Проза

pavark   / Доморощенные бизнесмены.
Сибирская бочка.
Опять мы пошли своим путём, но к той же матери- шестой закон Паварка - Серия доморощенные бизнесмены: Сибирская бочка. Опять мы пошли своим путём, но к той же матери- шестой закон Паварка - Сибиряки, поняв все прелести нашего беспокойного времени, решили вклиниться в бремя капитализма и внести свою лепту поиска лохов и их обдирания. Своих сибиряков нельзя, могут и ушибить. А кого? Конечно белорусов, доверчивы, и живут далековато. В Интернете создали сайт - «бочка. ру.», вставили фото старичка – сибирячка с веником, со здоровой, пышущей здоровьем мордой. Составили слоган - «сибирская бочка, вашим болезням точка». «Хочешь похудеть, в бочку надо залезть», "Бочку мужу купить, водку больше не будет пить". Нарисовали стройненьких, цветущих сибирячек, мужичков играющих на балалайке, вокруг бочки стоящей в кедровом лесу. Идиллия здоровья, только медведей не хватает. В это же самое время, к Павлу Аркадьевичу, приехал товарищ, из Америки. Бывший инженер, нахлебавшийся уродливого капитализма в своей стране, в «Лихие 90е », уехал в Америку. Помахав метлой по улицам американских городов, поработав такелажником в Нью-йоркском порту, попробовал вкус сетевого маркетинга, искупавшем в американском раю, прикатил в свою любимую Беларусь. Николай, увидел спокойствие на улицах Минска, довольствие на лицах горожан. Вот оно широкое поле деятельности. Зашел в «инет», для поиска приложения своих средств и способностей, которых он накопил во время проживания, в штатах. Зашел и видит, что Красноярцы, сибиряки - молодцы, уже ждали его и приготовили ему средство обогащения, в виде "бочки-парилки", обещают чудесные дивиденды, и спокойную старость, только одно не обещают показать поле чудес, где бочку закопать, что бы на ней выросли фунты и форинты. Это, мол, сам ищи. Николай, довольный увиденным, послал им запрос, что он хотел бы разбогатеть, в связи с этим желает приобрести у них эту бочку. Сибиряки, долго не мучили его ожиданием, прислали кучу «прайс – листов», о том какие чудеса эта бочка творит и предложили Николаю стать их дилером по Беларуси, а всего - то, для этого надо купить пять таких бочек, стоимостью две с половиной тысяч долларов каждая, а потом, мол, будет их постоянная поставка. Радости у Николая не было предела, какое красивое слово "дилер", а он главный дилер по бочкам - парилкам, Беларуси. Собрав деньги, не посоветовавшись с Павлом Аркадьевичем (хотя Павел Аркадьевич, как юрист высшей квалификации, мог бы ему подсказать, что будешь не главным бочкарем - дилером Беларуси, а одним из лохов - Беларуси), поехал в Москву, в офис сибиряков. Там перед ним была разыграна классическая сцена. Мол, у нас не хватает бочек для своих россиян, а тут белорусы наехали. Но вмешался другой (добрый), ну как же, это же наши братья белорусы, надо им помочь, самые лучшие бочки выдать ему. Николая эта встреча очаровала, а когда угостили кофе, да подлили коньячку, он и размяк. Загрузив бочки в грузовик, уверенный в своем быстром обогащении, помчался в Минск. В Минске, изготовив в типографии красочные буклеты (что тоже в копеечку обошлось) своих бочек, разослал по санаториям, профилакториям Беларуси, в дома отдыха, пионер лагеря. Но ответа, ни откуда не дождался. Решил сам поехать по санаториям, лично предлагать. И в первом же санатории получил нокдаун. Придя к директору и показав свой буклет, приготовившись к обстоятельному, убедительному диалогу с директором, поставив на стол бутылку молдавского "Белого аиста", в ответ увидел показанную директором, толстую пачку буклетов этой самой бочки, посланные другими претендентами на обогащение. - Вы «Дорогой», только сегодня пятый предлагающий мне эту бочку. – В голове потемнело, в груди зажало, директор, оценив обстановку, распечатал коньяк, разлил по стаканам, и только это остановило угасание Колиного организма. Директор, выпив за компанию, объяснил Николаю, что эти бочки они и сами могут сделать, но зачем, пользы от них нет, а сибиряки нашли лохов в Беларуси и гонят эти бочки сюда. Неделю, отлежавшись дома, Николай решил искать других лохов, хотя бы за пол - цены реализовать эти долбаные бочки. Написав около двухсот писем с рекламой своих бочек. Походив по подъездам, покидал их в почтовые ящики. Дал объявления в газеты, но результата не достиг, бочки ни кому не были нужны. Тогда Николай сам попробовал у себя в квартире поставить эту бочку - парилку, но оказалось, что она для нашей ванны не подходит, не вмещается, да и парит так, что всю квартиру пришлось ремонтировать. Только после всех передряг, Николай поделился с Павлом Аркадьевичем о лохотроне, в который втравили его сибиряки. Минут тридцать, Павел Аркадьевич хохотал, а потом дал совет, -Плюнь на это дело, а твои бочки пустим для соления и хранения овощей, и больше шагу не ступай без моего совета. Суздалев-Заславский П.А. pavark@mail.by
©  pavark

Суздалев-Заславский Павел Аркадьевич                       

                                     Судьба княжеского потомка. Часть первая, глава первая

Павел Суздалев – Заславский

« - Что это за интерьер?! Это разве обои? Освещение!

О, боже, где вы взяли эти лампы?! А мебель!

Я в шоке! - Ты не в шоке. Ты в тюрьме!»

         

      В голове отупелость, полное оцепенение, ступор, состояние близкое к «коме». Такое ощущение наступило у меня утром 24 апреля 2004года от рождества Христова. А очнулся я не много не мало, в тюремной камере, знаменитой тюрьмы на «Володарке».

 Грязная, темная, покрытая рифленой штукатуркой комната, около восьми квадратных метров. Деревянная сцена, высотой сантиметров сорок, на которой расположились  я и пятеро несовершеннолетних мальчишек. Я долго лежал в зачумленном состоянии, не поднимаясь, и все вспоминал, как я здесь оказался, и что я тут делаю. В голову ни чего не приходило, полная пустота. Я даже не чувствовал, что лежу на голых досках. В камере шумно, ребятишки прыгают, скачут, дерутся, вроде и камера небольшая, но и им этого хватает. Собрали их сюда после вынесения им приговоров,  из разных тюрем, для отправки на этап, по зонам. Все они осуждены на разные сроки, в основном за мелкое воровство.

Каждый из них строит из себя матерого зэка, рассказывает, естественно с большим преувеличением, о своих подвигах, какой крутой он был на воле. Угрожают друг другу, задирают, особенно слабее себя. Каждый обещает на этапе опустить «ближнего». Жизнь в зоне им представляется сказкой, они войдут туда, будут у них свои «кони» и «шестерки» и будут они всех опускать. Особенно им нравиться, что они будут всех опускать.

У меня в голове все не могло вместиться, как я, «Генеральный директор», с тремя высшими образованиями, одно из них юридическое, оказался здесь. Как держаться, какие здесь правила. Я на свободе-то особо ни с кем не общался, но здесь тюрьма, особые, «зэковские», уставы. Со мной ребятишки держались более-менее уважительно, хотя некоторые пытались мне тыкать, но я их резко останавливал. Мои вольные амбиции и здесь не могли успокоиться. Тюрьма, тюрьмой, а человек всегда должен оставаться человеком. В их дела я не вмешивался, иногда, слегка успокаивал. Принесли баланду, мальчишки встретили ее с восторгом, даже подрались немного из-за нее. У товарища она вкуснее и надо хоть ложку украсть. Уже в зоне я понял, что, таким как они, в зоне хана, их обычно в «конях» держат, либо в «обиженных». Правда, мне до всех узнаваний было еще далековато.

Где-то ближе к обеду дверь открылась и нас повели в баню. Выстроили в коридоре, рядом пара охранников, молодые парни из внутренних войск. Высокие, рослые, накачанные солдаты, одетые в красивую форму. Я сначала не мог понять, что за род войск. Похожи на десантников, но не будут, же десантники зэков охранять. Оказываются это внутренние войска, так красиво одеваются. Все спокойно, без эмоций. У меня для бани все снаряжение с собой было, так как выдернули меня из клиники, где я лечился. Вели нас длинными коридорами, различными переходами, я естественно с моей плохой зрительной памятью и не старался запоминать куда нас ведут. Ребята и здесь не угомонились, весело переговариваются, хохочут, рассматривают двери камер, не мелькнет ли какой земляк, в «кормушной» форточке. Баня небольшая, но все поместились. Я неплохо помылся, понимая, что это тюрьма и чтобы не подцепить заразу, надо соблюдать чистоту тела. После бани нас снова повели в ту же камеру и снова мы улеглись на сцену. После бани, да, снова в эту грязь. Это конечно дико, но, увы, ты уже себе не хозяин. Через несколько минут, снова дверь открылась, и нас всех вывели из камеры, и выстроили в коридоре. Стали опрашивать насчет нашего здоровья, осматривать, нет ли ушибов, ссадин, травм. Это тюремный медик, вернее медичка, полненькая, кругленькая, как я позже узнал, фельдшер Анна Ивановна, пришла осматривать вновь прибывших зэков. Я представился ей и подал мои документы, историю болезни, выписку из клиники, о том, что я сердечник и прибыл сюда, прямо из клиники научно - -исследовательского института экспертизы, где находился на излечении. Она документы забрала и ушла. Нас снова в камеру. Я постелил свою куртку на деревянный пол сцены, лег на нее и стал впадать в ступор. Мой организм, таким образом, стал так реагировать на окружающую действительность. Это в дальнейшем спасло меня от сумасшествия. Ребята сразу затеяли драку, лидера среди них я не заметил, драку мог начать и самый маленький. Шум, гам и беспрестанные угрозы один одному. Вечером, в десятом часу, открылась дверь, и меня вызвали с вещами. Я, напоследок, пожелал ребятам, чтобы к ним подсадили более искушенного зэка, чем я, и чтобы он их строил постоянно, может скорей образумятся. А, меня коридорами, переходами повели в тюремную медсанчасть.

Зашли на второй этаж, и попали в более чистый и светлый коридор. Запахло валерьянкой (здесь это лекарство на все случаи жизни). Завели в палату-камеру, большая, светлая, на окне правда, не шторы, а металлические решетки-жалюзи, но окно большое. Камера благоустроенная, туалет, вода, койки на каждого зэка, в два яруса. Зашел, поздоровался. Вызвал у всех удивление, оживление в камере, как это сюда залетел человек, которому категорически противопоказано и противоестественно нахождение в тюремных застенках. То есть моя фигура не для этих мест. Меня даже это воодушевило, может действительно что-то здесь не то и не я это, или просто сон мне снится. Но реальность и действительность говорила мне, что это явь и я нахожусь в тюрьме. Но надежда была на то, что чуть-чуть попугают, хотя за что и выгонят. Рассказал свою историю, что, да как. Зэки начали обсуждать, обсасывать мое дело, каждый высказывал свое мнение. До самого утра проходило камерное толковище, обсуждали со всех сторон, меня и мое дело. Пришли к мнению, что я временный человек, долго здесь не задержусь. С одним из зэков у нас нашлась общая знакомая, его жена. Она работает медсестрой в той клинике, где я только что лежал на лечение. Откуда меня и забрали.

Зэки вначале показались мне серьезными, внушающими уважение, авторитетными по их разговорам. Ну, как же, один по его словам торговал оружием и снабжал им банду. Другой зэк, всю жизнь по тюрьмам и по ссылкам. Третий, грабитель. И, только значительно позже дошло, а сейчас я, убежден, что там, в основном находятся зэковские отбросы. Лежали, в основном те, кто увиливал от нахождения в общих камерах, кто боялся находиться с другими зэками в общих камерах, т.е. те, у кого были грехи перед другими зэками, по законам зоны. Между прочим, они и больше всех активничали в камере.

      Сидели здесь и высокие чины, за так называемые экономические преступления, а проще за воровство и взятки. Двое из «экономистов», сидели здесь в камере. Один директор частной фирмы, совместно с начальником тыла армии, перегонял составы с нефтью с армейских складов, через свою фирму, в Латвию, на чем и погорел, отделавшись восьмью годами лишения свободы, а мог лет на пятнадцать залететь. Другой был в ранге заместителя министра, погорел на банальном взяточничестве, правда, в крупном размере. Иск у него был на восемьсот тысяч долларов. Я думаю, он весь иск и проел в этой тюрьме, адвокаты с него вытянули, да и в медсанчасти бесплатно не лежат, а он уже год здесь находится, симулируя из себя желудочного больного. К слову сказать, здесь я ему свалился кстати. По первому моему образованию я врач-терапевт. И мне приходилось его консультировать для дальнейшей его симуляции. Находиться здесь больше месяца бесплатно, т.е. если в лапу не дал, не положено. Я думаю, из тюрьмы он выйдет нищим и больным. Дело в том, что у него, а я с ним месяц пролежал, в конце концов, поехала крыша. Этот министр, взял надо мной опеку и по сути дела спас меня. За год нахождения в тюрьме, он освоился, стал умудренным зэком, знал все зэковские правила, научился готовить из имеющих продуктов, неплохой обед. Он рассказал мне, об обычаях, тюремных нравах, что положено, что не положено, о чем можно говорить, что нельзя. Составил список вещей, которые жена должна была прислать сюда, которые здесь мне необходимы. Потом целыми ночами рассказывал мне «сказки», прожекты, как разбогатеть, что он возьмет меня к себе и тому подобное. Я соглашался, поддакивал, хотя сразу понял его, что ни хрена он в экономике не «прет», но думаю, бог с ним, это тюрьма, пусть ему, с его прожектами будет легче. Да и меня он отвлекал этим от моих мыслей, забивал мою голову, хотя и не нужными, но все же не моими, сложными для меня мыслями. Арестовали его год назад, в Бресте, на вокзале, когда он приготовился уносить ноги из страны. Страны, которая его выучила, дала работу, жилье, семью, но которую он обокрал, обгадил. Подошли в штатском, предъявили ордер и на глазах детей и жены увезли сюда, на «Володарку». Шок конечно у него был сильнейший, да тут любой на его месте свихнется.

 Мне освободили койку на первом этаже, в центре, но я поняв, что это напротив окна, а окно постоянно открыто, значит может меня просквозить, простыну, заболею, не согласился и залез на свободную шконку, на второй этаж. Сработал инстинкт самосохранения. Но не долго я там пролежал на втором ярусе. Подо мной лежал министр. При моем весе, моей неуклюжести это  место не для меня. Так что разок даже пришлось свалиться, чуть не покалечил министра. Здесь мне пригодилось мое первое образование, медицинское. Фельдшера, которые нас обслуживали, знали, что я врач и естественно ко мне относились немного помягче, снисходительней, чем к другим зэкам. Я этим воспользовался и стал сам себе назначать лечение. Прекрасно зная свойства медицинских препаратов, фармакология была мой конек, когда учился в мединституте. Да и недаром в свое время, я отработал несколько лет по направлению, начальником аптечных складов на железной дороги. Знал, какие препараты здесь разрешены. И назначил себе как лечение, антигистаминный препарат «димедрол», обладающий сильным седативным действием. В это же время один зэк, лежащий, на лучшем месте нашей палаты-камеры, между прочим, с высшим образованием, вдобавок врачебным, но ветеринарным, правда, я всегда подозревал, что самые тупые врачи это ветеринары, был большой любитель димедрола. Я подъехал к нему и втихую предложил ему свой димедрол обменять на его койку. Он согласился, тем более мы с ним были в неплохих отношениях. И я переехал на лучшее место в нашей палате-камере, на нижней койке, в правом переднем углу. Правда, через некоторое время к нам в камеру заехал приблатненый молодой человек и сявки-активисты попытались меня согнать с этого престижного места. Я, прекрасно понимая, что по зэковскому статусу мне не положено здесь находиться, но послал их подальше и место не освободил. Скандала особого не было, зэки тоже прекрасно понимали, что я им не ровня и не настаивали. На второй день нахождения здесь в палате – камере, пришла ко мне посылка от жены. Все что мне надо, вернее, то, что здесь нужно для выживания, мне прислали. «Активисты», естественно сразу похватали, схавали, даже спасибо не сказав. Кроме сигарет, которые я сумел оставить себе. Сигареты в тюрьме – это необходимость, это жизнь, что доллары на воле. Без них можно прожить, но жизнь будет тяжелой. Даже наши белорусские дешевые сигареты «Прима», здесь очень высоко ценятся. Я, с помощью этих сигарет, наменял у каптеров, хороших новеньких наволочек, простыней и стал находиться в более, менее человеческих условиях. Навел контакт, с девочками-шнырями  которые, по решению ДИН, отбывают срок здесь, в тюрьме, работая в прачечной. Стал отдавать им свое белье, для стирки, хотя это не положено и даже наказуемо. Зэк должен все сам уметь делать. Чистота в тюрьме – это первое дело. Да и стало комфортней жить.

Здесь же стали происходить небольшие чудеса. У меня с собой был журнал «Криминальное обозрение». Я прочитал там одну интересную статью, о том, как молодой паренек решил расправиться со своей женой, ради того, чтобы отнять квартиру и жениться на своей любовнице. Статья была интересно написана, я даже немного повозмущался, про себя, над поведением молодого человека, над его жестокостью. Но распахивается дверь  и два шныря, этого молодого человека, закатывают на инвалидной коляске, в нашу палату-камеру. Оказалось, что в действительности выглядело все гораздо хуже, но только наоборот. Паренек, двадцати восьми годов, преподаватель химии в Белорусском Государственном Университете, рано женился. Родители хотя и были против его женитьбы, но помогли молодоженам, купили, и подарили ему однокомнатную квартиру и он довольный, стал жить и поживать со своей молодой женой. Но когда сильно хорошо – это тоже плохо. Молодая жена не долго упивалась своей семейной жизнью. Так, как она не работала, то заскучала и нашла себе любовника и фактически жизнь у них разладилась. Она то, уходила от него, жила у любовника, то вновь приходила, жалко ей было отдавать квартиру, хотя квартира была не ее. Однажды, он приезжает со своим другом к себе в квартиру. Жена лежит на его кровати. Он подходит к ней и спрашивает, какого черта она к нему приехала и велит немедленно убираться из его квартиры. Но здесь, его друг, приехавший вместе с ним, достает нож, который находился при нем и три раза ударяет его, этим ножом в спину. Я сразу обратил на это внимание, три раза, не один, не два, а три, но суд это не зацепило. Жестоко? Он падает без сознания, они долго совещаются добивать, не добивать его, но все, же вызывают скорую помощь, которая увозит его в больницу скорой помощи. Там ему жизнь спасли, но он остался инвалидом первой группы и может передвигаться только на коляске. То есть спинной нерв у него был перебит. Было долгое следствие, был суд, но как, ни странно, срок дали ему. Восемь лет строгого содержания. Что оказалось. Его молодая жена была давно любовницей его друга. Об этой связи он и не подозревал. Друг с его женой вошли в сговор, и чтобы не потерять квартиру решили с ним расправиться. Свалив на то, что якобы он позвал своего друга убить ее и, что он пытался задушить ее, а друг стал на защиту молодой женщины. Хотя, что ее защищать. Она мастер спорта по борьбе дзюдо, да и нож не стоило, применять, достаточно оглушить табуреткой, если бы так было в действительности, правда, мастера спорта по дзюдо задушить невозможно. Все это я узнал не с его слов, хотя он мне и сам рассказывал, а из протокола судебного заседания предоставленный ему судом, и который он дал мне почитать. Да это наш белорусский, независимый суд.  В действительности он конечно зависимый, особенно от денег. Эти деньги и помогли мне, этому парню и другим оказаться в тюрьме. И как я в дальнейшем подсчитал, процентов двадцать в наших тюрьмах сидят невиновные.

Здесь же произошло следующее интересное явление. Смотрим телевизор, программу криминал (зэки очень любят смотреть криминалистические программы, а за «боевики» душу отдадут), показывают портрет молодого преступника лет двадцати пяти, в тематике их разыскивает милиция,  но открывается дверь в нашу камеру, и естественно вводят этого парня. Положили его на второй ярус, надо мной, познакомились. Дима, работает техником–электриком на линейной станции. Прозвали его «телезвездой», выслушали его рассказ. После окончания железнодорожного техникума, работал на железнодорожной станции, получал хорошие деньги, подружился с хорошенькой девушкой, влюбился в нее по уши, эта девушка и довела его до греха. Дима, для поднятия своего имиджа перед ней, решил купить машину, но где взять такие деньги. Вообще-то надо их заработать, как бы и поступил нормальный человек, но это нормальный, а Димка сам по себе. Где деньги взять? Да у проституток отобрать, а то они их слишком много зарабатывают. Дима, купив газету: «Из рук в руки», прочитав ее, нашел объявления жриц любви и недолго думая, взяв огромный гаечный ключ, которым прикручивают рельсы к шпалам, направился грабить этих проституток. Конечно я, сразу услышав его действия из разряда юмора, анекдота, подумал, не сумасшедший ли он. Нет, поговорив с ним, понял, что просто у него мышление очень низкого уровня, примерно пятиклассника и как он сумел техникум закончить, история умалчивает. А в подробности влазить здесь не принято. Пару сотен долларов, он, таким образом, наскреб и тут же стал «телезвездой», его портрет был вывешен на экранах телевизоров и он прямым ходом попал в нашу камеру. Что-то там у него с почками или как он говорит, милиция при задержании попинала. Таким образом, он заработал себе жизнь в уголовной среде на целых шесть лет. Правда здесь он не пропадет. Я встретился через некоторое время с ним на зоне в Бобруйске, жил он там неплохо. У него золотые руки и блатные определили его в подмастерья. Делать деревянные поделки, что он и делал с большим успехом. Этим он себе зарабатывал на хлеб, да и у блатных был в почете. Он и здесь, что-нибудь мастерил.

Жизнь в камере потекла сама по себе, одни приходили, другие уходили, но особо нас не тревожили, как бы свой замкнутый мирок. Хотя свыкнуться очень трудно, обвинение мне не было предъявлено, ордера на арест я тоже не видел. Просидев, вернее пролежав две недели, я написал петицию начальнику тюрьмы, на каком основании я здесь сижу. Пришел зам по оперативной работе, сказал, что есть бумага из суда, на основании чего я здесь и нахожусь, но мне не показал. Где-то месяц я сидел как Буратино, без всяких бумаг и предъявления обвинений. И только через месяц пришло постановление суда, о том, что мне дали три года усиленного режима, правда на приговоре меня не было и как говорится, без меня, меня женили. Но все равно стало немного яснее, правда, за что, это уже другой разговор, это я думаю, уже никогда не узнаю. Жизнь потекла дальше. Министр варил, готовил еду, даже один раз умудрился огромный торт сделать, но наши «активисты»разве оценят, схавали, как будто, так и нужно и даже спасибо не сказали. У меня настроение после вынесения приговора, совсем потухло, я перестал практически с койки слазить, даже на прогулки перестал ходить. Да и не мог я выдержать унижение, когда в толпе, руки назад, под охраной молодых, вышколенных солдат, бродить по этим коридорам. Для меня, по сути, и было самым тяжелым, что мной кто-то может командовать, когда я сам всю жизнь командовал.

Пробовал войти в «зэковскую» жизнь. У «ветеринара» выменял плетенку, сделанную из хлеба, но прочностью не уступавшую металлической, пальцы крутить, повертел неделю, но не выдержал, обратно подарил ветеринару, тем более, он долго плакал, чтобы я обратно ее отдал. Брал книги, у министра, в библиотеке, но не читается, да и книги быстро исчезали, сокамерники на них жарили сало. Один держит металлическую алюминиевую тарелку, а другие жгут бумагу, поджаривают на ней сало или что-нибудь варят. Я похудел, стал стройным. Боли все прошли, советую многим сюда попасть, тюрьма лучшее лечение, недаром многие зэки – Солженицын, Жженов, прошедшие лагеря, долгожители, по много лет живут. Спокойной, обстановку палаты-камеры, назвать нельзя было. Были и споры, и ссоры. Народ в камере, постоянно менялся. У одного из активистов, когда его хотели забрать, и перевести в обычную камеру, произошла истерика. По его словам у него несколько ходок, все смотрящие у него в друзьях, да он сам чуть ли не вор в законе, все пальцы веером держал, а здесь, даже по полу покатался в истерике, взбудоражив всю камеру. Прибежало начальство, нашли какую-то бумагу и его оставили. Общей камеры боится как огня, что там у него, чего он боится, я так и не понял. У министра, за день до его перехода в общую камеру, тоже произошел сбой. Сдали нервы. Он меня чем-то достал. Мне пришлось сказать насчет его крыши, что она у него поехала, это и на самом деле. Он кинулся на меня в драку, но я его осек, подсказал ему, что он еще не дорос, чтобы драться с генеральными директорами. На следующий день его переводили в общую камеру, он заплакал, просил у меня прощения, естественно я его простил, я все же бывший врач и понимаю, что мало кто может выдержать в спокойствии, в такой обстановке. Мы попрощались с ним, обменялись телефонами и его увели. Дали ему восемь лет, усиленного режима. Отбывать наказание, отправили, в колонию усиленного режима №8, г. Орша.

Ровно месяц отсидев, в тюрьме «на Володарке», меня направили в СИЗО №1, в Республиканскую тюремную больницу, находящуюся на улице Кальварийская или по простому «Кальварийка». Вот здесь я столкнулся с настоящими зэками. Дело в том, что в Республиканскую тюремную больницу направляют со всех лагерей страны, а их не мало, даже по номерам  – двадцать две- исправительные колонии, а еще тюрьмы, СИЗО, и еще много чего в юстиции страны находится. И все больные зэки сюда. Здесь уже встретились настоящие, матерые зэки, с настоящим волчьим взглядом. Но жизнь не предсказуемая штука и здесь ко мне подошел, подъехал, нашел во мне близкого по духу человека, Сергей, лет сорока пяти, с обрубленными четырьмя пальцами, правой руки. Зэк с огромным тюремным стажем, больше двадцати лет. Побывал в лагерях практически по всему Советскому Союзу. Сейчас он сидит за умышленное убийство в зоне с особым режимом, в городе Глубоком. Сидит уже шестой год, учится заочно в международном теистическом университете, на проповедника-протестанта. Меня как «белого» человека положили на нижнюю койку, в углу, это считается престижное место. Сергей постоянно находился около меня, рассказывал свои жизненные мытарства. Я его слушал часами. Закрою глаза, лежу. А он сидит около меня и рассказывает. Я любил слушать, это меня успокаивало, да и с другими зэками меньше приходится встречаться. Работал он машинистом тепловоза, на торфозаводе. Руки золотые, все умел, все мог. Была у него сожительница, дом, т.е. все, что надо для спокойной жизни. Не было одного выдержки, привык махаться руками.

    

Очарование судьбы. 

Цветут хризантемы в осеннем саду,

нам дарят осенней палитры  цвет.

Краски лета отцветут, убегут,

это "цветенье" лету во след.

                               Часть первая
Как много тех, с кем можно лечь в постель,

но лишь одна, с кем хочется проснуться

Полупустая электричка, мерно стуча колесами на стыках, неслась, унося людей из областного центра. Павел, сидя у окна, находясь в полудреме, изредка поглядывал в окно, боясь проспать свою станцию. Ругая себя, за то, что потащился в такой поздний час, неизвестно куда. Вернее известно, но вот как его там встретят, это точно неизвестно.

Солидный, как он себя считал, молодой человек, занимающий хорошую, престижную должность в медицинском учреждении Иркутска, ехал к своей подруге, с которой накануне он поссорился, отчего немного побаивался предстоящей встречи. Вспомнив ссору с ней, в которой как всегда, она была зачинщицей, решил, что эта будет последняя с ней ссора. Пора завязывать с ее капризами.

Поглядывая в окошко, увидел, как на одном из остановочных пунктов, компания молодежи, провожала свою подругу. Он задумчиво загляделся в их сторону. Одна из провожающих девушек, игриво улыбнулась ему и, показав на уезжавшую подругу, крикнула ему,

- Береги ее. –

В вагон зашла молодая, скромно одетая, среднего роста, девушка. Павел приказным тоном, велел ей сесть рядом, объяснив, что ему велели ее беречь. Она растерянно взглянула на него, но все же послушалась и села на указанное им место. Разглядев поближе, Павлу, стало нехорошо.

Совсем молоденькая девчонка, необычайно красивая, кругленькое личико, белокурая головка, зеленые, чуть раскосые глазки и небольшие пухленькие губки. Вроде Павел и учился в медицинском институте, и работает в медицине, то есть, находился и находится, в постоянном сообществе женщин, но такой красавицы в своем окружении, не встречал. Но и любезничать с ней, особо не стал. Разглядев ее, почувствовал огромную разницу в возрасте, стал относиться к ней, как к милой попутчице, с которой ни чего в будущем не светит. По сути, он опешил, увидев рядом с собой очень красивую, привлекательную молоденькую девчушку. Молчать неудобно, завел неприхотливый разговор. Кто, откуда? Немного смущенно, больше поглядывая в окно, чем на него, девушка стала рассказывать о себе. Зовут Леной. Закончила в этом году сельскую школу, в небольшом бурятском селении. В школе проучилась десять лет и как все ее одноклассники разбрелись по разным учебным заведениям, так и она, получив одновременно с аттестатом зрелости, профессию швеи, то и решила продолжить образование по этой же профессии. Поступила учиться в швейное училище, на швею-портниху, в большом красивом городе, недалеко от своего селения. Город ей очень нравится, чистый, веселый. Есть куда сходить, повеселиться, потанцевать. Живет в общежитии при училище, сейчас едет домой к маме, на субботу, воскресенье. Павел с удовольствием слушал ее наивный рассказ о своей первой самостоятельной жизни, в большом городе, ее внутренняя восторженность, что она сумела вырваться от маминой опеки, ее детский наив, еще не понимавшая, с какими житейскими трудностями она может столкнуться в этой, взрослой жизни.

О себе он не распространялся, да она особо ни о чем и не спрашивала. Видна была разница в возрасте, и она это чувствовала, поэтому и держалась с ним стесненно, сковано, даже можно сказать, почтительно. Выходя раньше ее, Павел, под впечатлением ее обаяния, взял ее головку двумя руками, притянул к себе и поцеловал ее красивые губки. Не говоря ни слова, да и что он мог сказать, оторопевшей девчушке, написал ей свой адрес и торопливо вышел из вагона.

Взволнованный, ругая себя, всякими нехорошими словами, за свою не сдержанность, проявленную к молоденькой девчонке, Павел топтался по перрону, вспоминая нечаянную встречу с зеленоглазой красавицей, которая, вызвала такую бурю волнений, у него в душе. В это время просигналив, подошла встречная электричка, и он, махнув рукой, на рандеву со своей подругой, заскочил в вагон и поехал в обратную сторону, ни мало не заботясь, какую реакцию проявит она, узнав, что он не доехал до нее.

Весь обратный путь, монотонный, длинный, он находился под впечатлением встречи с молоденькой девчушкой, анализируя свои действия, хотя прекрасно, понимал, что шансов дальнейшей встречи у него, с ней, нет. Павел понимал, что разница в одиннадцать лет, между ними, это конечно многовато для их любовного романа.

Прошло время, но девчушка из головы не выходила. Через месяц, Павел решил проехать по этому маршруту. Доехав до станции, города, в котором училась Леночка, он вышел, еще не зная, что будет дальше делать. Не зная ее фамилии, названия учебного заведения, адреса, да и решительности, мужества по ее поиску, в нем не наблюдалось. И разница в возрасте между ними, страшила его. Только ее обаятельная красота и ее детская наивность, ее открытость к нему, толкала его на поиски, на встречу с ней. Ему хотелось посмотреть на нее, и снова оценить ее, не ошибся ли он в ней, действительно, она такая красивая, не мираж ли это был. Может это просто его выдуманная мечта.

Решительно тряхнув головой, подошел к женщине – лоточнице, торгующей овощами, здесь, на привокзальной площади. Поздоровавшись, спросил, есть ли, здесь училище, обучающее, на швей-мотористок и как его найти. Женщина отрицать этого не стала и обстоятельно объяснила, где оно находится и какие хорошенькие девочки, какие умные, послушные, в нем учатся. Очевидно, у нее, самой, там кто-то учился. Училище такого профиля, было одно и этим облегчало его задачу. Поблагодарив ее за такой содержательный ответ, купив у нее пару апельсин, Павел не торопясь, пошел по указанному адресу. Еще не зная, не предполагая, как он будет ее искать среди сотен учащихся. Далеко идти не пришлось, находилось оно в нескольких сотнях метров, от вокзала. Но этот путь он проделал, как бы сказал дедушка Ленин, - Шаг вперед и два назад.- Все еще не мог набраться смелости для встречи со своей молоденькой попутчицей. Увидел большое здание, стоящее буквой П, из красного кирпича, старинной постройки, с вывеской – «Швейное училище». Внутри, меж зданиями, находился небольшой, уютный скверик. Деревья, кусты, скамеечки. На одной из скамеечек сидела, с раскрытой книжечкой, белокурая девушка. Подойдя к ней, поздоровался. Девушка подняла головку, Павел опешил, это была Леночка. Она внимательно поглядела на него, мило улыбнувшись, нежно проворковала,

- А я вас ждала!-

Это чудо, он и через тридцать лет совместной жизни, объяснить не сможет. И сидя перед камином, длинными, зимними вечерами, Павел, заметив небольшие, начинающие морщинки у глаз жены, и взгрустнет, и вспомнит этот день и час на скамейке, притягательную шелковистость и теплую, как мрамор на солнце, щеку девушки, предопределенной ему и такой же, неотвратимой, как жизнь.

Продолжение следует.

Суздалев - Заславский Павел Аркадьевич.
           

Очарование судьбы часть вторая

Подруга Павла, Татьяна, высокая, статная, красивая женщина, имевшая постоянный успех у мужчин, не могла даже предположить, что он, тюфяк, может ее красавицу, бросить, расстаться с ней, и считавшая этого тюфяка, своей законной добычей. Почуяв неладное в их отношениях, прилетела к нему домой, и устроила допрос, с пристрастием. Где был, почему так долго к ней не приезжал, как будто и не было скандала, который в последнюю встречу, она ему, ни за что, ни про что, закатила.

Он объяснил, что находился в командировке и сейчас, снова, срочно уезжает. Павел, находился под впечатлением встречи с молоденькой, обаятельной девчушкой, и ему было не до выдумывания причин, его отсутстствия, на свиданиях с Татьяной. И вообще он устал от нее, от ее капризов. Ему просто хочется от нее отдохнуть. Об этом, он боясь ее нервных вспышек, глядя в потолок, нерешительно промямлил ей. Это ему не помогло. Татьяна устроила дикую истерику, разметала все в комнате, и чтобы успокоить ее, ему пришлось согласиться поехать к ней и познакомиться с ее родителями. Снова электричка, проезд мимо его знакомой станции, тоска от того, что он проскакивает мимо ее и его увозят помимо его воли. Что он может не встретиться больше, со своей любимой. Проклиная себя, за свою слабохарактерность, он хмуро поглядывал в окно электрички обозревая мелькавший за окном придорожный пейзаж, не реагируя на Татьянины остроты в его сторону. Татьяна все еще была возбужденной, все не могла успокоиться, не могла понять, что какой-то докторишка, не рад ее с ним встречам и не дай бог, мог ее бросить. Всю дорогу мрачно глядела в окно, изредка награждая Павла несуразными эпитетами, и кидая колкости в его сторону.

Приехав в Тулун, маленький, зачуханый городок, может в другое время, он бы и показался краше, но только не сейчас, они пошли к Татьяниному дому. Родители встретили приветливо, но, почувствовав настроение дочери, не стали им мозолить глаза, предложили сходить в баню, снять усталость с дороги, они только, что ее истопили. Баня сняла напряжение, установившееся между ними, расслабила их. А когда на банной полке, она отдалась ему, Павлу показалось, что он снова любит ее. Татьяна повеселела, стала хозяйственной, попарила его веничком, умеючи нагнав метлой из березовых прутьев, парку по всему телу и ходко размахивая исступленно гибким, размягченным в горячем тазу березовым веником, погнала ударную волну по плечам, спине, ударивший по нервам и телу полыхающим жаром. Окатила попеременно холодной и горячей водичкой. Распаренные, одухотворенные, они прошли в горницу. За столом их уже ждали Татьянины родственники, дядьки, тетки. Родители позвали познакомить их с будущим зятем. На столе закуска, да, та, что любит Павел, грибочки, рыбка соленая, огурчики малосольные, и когда Татьяна успела им, его вкусы сообщить, удивленно подумал он.

Постелили им в отдельной комнате. Татьяна была само внимание, сама нежность. Ни единого упрека, только постоянно требовала, что бы он сказал, что он ее любит. Конечно после баньки, «Зубровки» и хорошей закуске, можно и о любви поговорить. Разнежась, в тепле, уюте, Павел и в правду размечтался о семейной жизни с Татьяной. Ну, что еще надо, красавица, умелица, мастерица, в руках все горит. Да, и мама с папой не последние люди в городе. Девочка была с неплохим приданным. Пожив недельку у родителей Татьяны, договорившись, что они приедут к нему домой и встретятся уже у Павла дома, с его мамой, и там окончательно договориться о дне их свадьбы, Павел решил ехать к себе, в Иркутск. Хотя родители Татьяны, обихаживали Павла, как родного сына, не знали чем ему угодить, оставляли еще погостить, но если сладким долго кормить, то и им можно оскомину набить. Татьяна, хотя ей и не надо было спешить на работу, она была в отпуске, Павла одного не отпустила. Поехали в Иркутск вместе. Проезжая мимо Леночкиного города, у Павла защемило сердце. Но, подумав, видно ему не судьба жениться на милой Леночке. Он тут же нашел себе оправдание. Он намного старше ее, разные интересы. Пусть она найдет себе ровесника и ей будет легче, и интереснее жить, чем с таким стариком, как он. Успокоив себя такими мыслями, дальше ехал, уже более спокойно. В Иркутске, Татьяна забежала ненадолго к Павлу, поздороваться с его матерью и самое главное посмотреть, а нет ли кого постороннего, не ждет ли кто Павла. Убедившись, что ни кто его не ждет, вспорхнула и полетела к себе на квартиру. Павел с облегчением вздохнул, - Поживу еще немного свободной, холостяцкой жизнью.-

Жизнь вошла в размеренную колею. Мать хоть и недолюбливала Татьяну, за ее несносный характер, за ее вспыльчивость, за ее стервозность, но против ее свадьбы, с сыном, не возражала. Жить ему, да и как умелую, рачительную хозяйку, она ценила ее. Татьяна раз, два, в неделю прискакивала к Павлу, то оставалась ночевать у него, то, вспомнив какую-нибудь обиду, нанесенную, когда-то им, улетала, не забыв при этом обругать Павла последними словами. В дальнейшем он не раз изумлялся этим мгновенным Татьяниным преображениям. Живое участие, радушие и простота сменялись крикливыми интонациями оскорбленного целомудрия. Нормальная речь, визгливым провинциальным говором. Такие ее вспышки, угнетали его, он старался не давать ей повода для вспышек, но это трудно было, а чаще невозможно. Повод для ругани Татьяна всегда находила, даже на ровном месте. Чтобы с ней сходить в общественное место, нет, ни в коем случае. В ресторане она обязательно переругается с официантом, а затем, обвинив во всем Павла, обругает его. Как-то, после очередной ее вспышки, очередной перепалки с ней, когда она, обругав его в очередной раз, улетела к себе, он, поразмыслив,

- Куда я лезу, это же будет не жизнь, а каторга. –

И решив разорвать цепь драматических обстоятельств, стал собирать свои вещи и на следующий день, уволившись с работы, получив расчет, сел на поезд.

Продолжение следует

Суздалев - Заславский Павел Аркадьевич

          

Очарование судьбы часть третья

Я простился с тобой на Усольском перроне

И увидел грустинку, в зеленых глазах

зашел в вагон, нашел свое купе,

с соседом выпил рюмку коньяка

и обругав себя,

- Слепец!-

мысленно промолвил,

- За тебя!-

Еще не зная куда ехать, где притулиться, взял билет до своего родного города, Красноярска. Решив проехать к себе на родину, заодно навестив отца и бабушку.

Медленно отходит назад перрон, все ускореннее пробегает огромный город. Поезд набирая ход, проносится мимо бревенчатых деревенских домиков и кирпичных заводов, мимо овощных полей, мимо станционных платформ с грязными асфальтовыми лужами от ночного дождя. Приходит возникший на несколько дней, тесный вагонный мир.

В вагоне, Павел немного успокоился, даже познакомился с соседкой по вагону, которая ехала в соседнем купе, рыжеватой, в конопушках, веселой, смешливой девушкой, по имени Дарья. Ехала она в Омск, где собиралась отрабатывать по распределению, после окончания института. Ей тоже было одиноко и немного страшновато ехать в незнакомый город, где придется жить и работать с незнакомыми людьми. Павел ей приглянулся, а, узнав о том, что он сбежал от невесты, не отходила от него. Подкармливая домашними заготовками, в основном пирожками, испеченными, по ее словам, ей самой. Пирожки были вкусными, прожаристыми, с мясной начинкой и Павлу они очень понравились, как и хозяйка этих пирожков. Ему приятно было разговаривать и находиться в ее компании. Она с юмором рассказывала, о только, что закончившейся студенческой жизни. С не поддельным испугом говорила о своей дальнейшей жизни в Омске, в незнакомом коллективе, боялась, что не справится со своей работой. Он ее успокаивал, что не боги горшки обжигают, все мы когда-то так начинали. Расчувствовалась, когда рассказал ей о своем побеге от невесты, поделился, что не знает куда дальше, чем займется, где остановится. Дарья, засветилась в лице, узнав об этом, и скромненько, с просительной интонацией в голосе, сказала ему, что, ей по распределению, положена и даже выделена квартира и пригласила Павла поехать с ней, и пока пожить у нее. Павел всегда с обожанием относился к рыженьким девушкам. В них он находил, своеобразную магию очарования. Ему так и хотелось, обнять, приласкать рыженькую зеленоглазую бестию, какой ему она казалась. Он готов был ехать куда угодно и с кем угодно, но обманывать эту миленькую очаровашку, а это был бы с его стороны настоящий обман, он не мог. Он даже решил пораньше лечь спать, но тут, на ближайшей остановке освободилась соседняя полка. И Дарья, с согласия проводницы, быстренько переселилась к Павлу. Тут же, хозяйственно расстелила на столик полотенце и на него выложила хозяйственные припасы. Павел сходил до проводницы и купил у нее бутылку нелегальной водки. Настроение у него было отвратительное, правда, немного сглаженное своей милой рыжей попутчицей, Дашенькой.

- Водка с хорошим компаньоном, вернее компаньоншей и при хорошей закуске, мне не помешает,- подумал он.

На верхней полке, над Павлом лежал молодой человек, бывший строитель - бамовец из Северобайкальска. Но он лежал там всю дорогу безвылазно и безмолвно. У него была проблема с глазами, шла прогрессирующая слепота, и кто-то из местных знахарей посоветовал ему голодную диету, чего он и придерживался, а чтоб легче перенести голод, он постоянно спал. Павел хотел ему посоветовать, что бы он ни дурил голову и питался, как следует. Но, зная по опыту, что таких людей, фанатов не традиционной медицины, не переубедишь, он не стал его трогать. Хотя подумал, что в Москве, куда бамовец добирался, он сам не выйдет из вагона, понадобится ему посторонняя помощь. Но Павлу до Москвы не ехать, значит, и оказывать помощь ему не придется. Над Дарьиной полкой ехал один командировочный, которого Павел и не видел, тот очевидно нашел собеседников или попутчиц в другом месте и в свое купе не заходил. Фактически купе оказалось в полном распоряжении Дарьи с Павлом. Дарья, хлопотливо, как заправская хозяйка, изредка поглядывая на Павла, как бы говоря ему, ты видишь, какая я умелая, со мной не пропадешь, красиво нарезала колбасу, сыр, добавила длинных китайских огурцов, выложила пирожки и предложила ему садиться поближе к столику. Павел достал купленную у проводницы бутылку водки, и вопросительно посмотрел на Дашеньку, возражений не последовало. Разлив ее, по немного, в тонкостенные чайные стаканы, провозгласил тост,-

- Всю жизнь я желал встретить рыжую девушку, которая понимала бы меня, и с которой мог бы, найти свое счастье. -

Говорил он это, совершенно искренне, хотел еще сказать, что кажется, нашел его, но вовремя остановился, и добавил,

-За наши мечты, которые бы сбывались и встречи, которые бы не разочаровывали.-

Она, так, очаровательно смутилась, что даже очаровательные конопушки, на ее личике, исчезли, куда-то на миг пропали.

После выпитой водки, на душе повеселело. И хотя за окном вагона, низкое, набухшее дождем небо, как будто прорвало, и оно изливалось сплошным потоком, в купе было тепло и уютно. Чтобы легче ухаживать за Дарьей, Павел пересел к ней на койку. Получилось очень удобно и стало еще уютней. Дарья обняла его, прижалась к нему своим телом и тихонько, нежно, поцеловала в щеку. Золотисто – рыжеватые волосы бросали отблеск на ее кожу, затененную легким и светлым бархатистым пушком. Павел не выдержав искушения обаяния рыжеволосой красавицы, обнял ее и поцеловал в ее мягкие, пухленькие губы. Дарья еще крепче прижалась к нему, и Павлу пришлось легонько приподнять ее и посадить к себе на колени. Разлив по стаканам водку, Павел произнес тост, который обычно произносят все мужчины, –

- За присутствующих дам, за тебя Дарьюшка, за твое начало самостоятельной жизни, за твое благополучие! –

После выпитой водки, стало жарко. Дарья раскраснелась, стала пунцовой, расстегнув пуговку на кофточки, оголила немного грудь и стала невероятно соблазнительной. Прижавшись, потянулась своими губами, к его губам. Стала целовать его. Потом, пробормотав, что-то непонятное, сложив свою голову на его грудь, замолчала. Павел, подождав, когда она, что-нибудь еще произнесет, но, не дождавшись, отстранил ее от себя и увидел, что она заснула.

Осторожно, ласково, он приподнял ее и положил на постель. Подложил под голову подушку, накрыв простынею, поцеловав в щечку, сам сел около нее, прислонившись к стенке купе и от выпавших на его долю, за последнее время переживаний, действия водки, под мерный стук колес, также заснул. Проснулся он от стука в дверь купе. Открыв, увидел стучавшую к ним в дверь проводницу своего вагона.

- Доктор. Помогите, голова раскалывается, спасу нет. Может, есть у вас анальгин, или, что-нибудь от головной боли.-

-Присядьте пожалуйста, сейчас поможем. Дайте вашу левую руку.-

Нащупав пульс, услышал учащенное, высокое наполнение сердечных толчков, понял, что у нее повышено артериальное давление и решил снять его, не прибегая к лекарствам. Он и раньше неоднократно применял этот трюк, любимый у шарлатанов, экстрасенсов и различных доморощенных целителей, хотя ни чего странного в нем не было, обыкновенный физический процесс передачи тепла от рук, к сосудам головного мозга. Посадив проводницу на соседнюю полку, велел ей успокоиться, закрыть глаза и расслабиться. После этого, растопырив свои ладони, он поднес их к голове проводнице и стал делать круговые движения, над ее головой, стараясь, чтобы они находились, как можно ближе к голове, но в тоже время не касались ее.

Дарья, тоже проснулась и удивленно смотрела на Павла, на его шаманские телодвижения. Он ей, показал пальцем на губы, дав ей знак, чтобы она молчала. Она, молча, но по-прежнему, с широко раскрытыми глазами, смотрела на него и его манипуляции.

Минут через десять, он увидел, что его действия дают положительные результаты. На лице проводнице исчезла болевая гримаса, она открыла глаза и стала радостно благодарить Павла. Убрав руки, велел открыть глаза и спросил ее о самочувствии.

- Вы, доктор, кудесник, как вы это сделали. Я всю ночь страдала головной болью и ни у кого не было даже анальгина. Выпила аспирин, но толку от него, боль все равно не прошла.-

- Вы, сейчас идите в свое купе и ложитесь спать, вам надо полежать.-

Проводница, еще раз сказав спасибо Павлу за свое выздоровление, ушла. Дарья, была в восторге.

- Павлик, ты же волшебник.-

Павел не стал от этого отказываться и подтвердил, что да, он волшебник и что он и не такое умеет делать. И. что не хуже Христа оживляет людей. Здесь он конечно преувеличил свои способности перед Дашенькой, но работая на скорой помощи, ему действительно приходилось оживлять людей находящихся в состоянии клинической смерти. Она восторженно обняла его и поцеловала в щечку. Павел, тоже собрался ее обнять и поцеловать, но тут раздался стук в дверь, и зашла бывшая пациентка, проводница. Принесла в знак благодарности, чаю и печенье. Павел пригласил ее еще раз присесть и, достав остатки вчерашней водки, разлил ее по стаканам. Провозгласив тост, за здоровье проводницы, поздравив ее с выздоровлением, они ее выпили. После, чего довольная проводница, поблагодарив еще раз Павла, удалилась, сказав, что сейчас ей, перед ее рабочей сменой, надо выспаться.

- Дашенька, а что если нам с тобой сходить в ресторан, как тебе мое предложение, развеемся, мир посмотрим, себя покажем,-

Павел забыл, что у него билет до Красноярска, а Красноярск был уже на подходе. Придя в ресторан, заказали завтрак, и тут поезд проскакивает огромную, могучую реку, Енисей, сбавляет ход и останавливается, станция Красноярск.

Продолжение следует.

Суздалев - Заславский Павел Аркадьевич
                

Очарование судьбы часть четвертая

Простояв на станции определенное ему расписанием время, поезд тронулся и побежал дальше. Павел мрачно посмотрел на уходящий город,
но с места не тронулся, продолжая трапезу. Дарья, тоже молча, глядела на исчезающий, вдали город, только изредка поглядывала на Павла, определяя его реакцию, как говорят у «киношников», на уходящую натуру. В открытое окно вагона ворвался ветер и перепутал Дарьины волосы. Павел рукой отвел пряди и задержав на пальцах, разглядывал их огненный оттенок.

- Красивые волосы,- сказал он тихо.

Они сидели очень близко. Он разглядывал, ее волосы и думал о своем, о том, правильно ли он делает, завлекая девушку и внушая ей не исполнимые надежды.

Проскочив Красноярск, до которого у Павла был куплен билет, он, оставив Дарью допивать кофе, сам пошел искать бригадира поезда. Хотя, он и не принял окончательного решения, решил продлить билет до Омска, а там видно будет. После небольшого внушения, сделанного ему бригадиром, билет был продлен. Судьба распорядилась Павлу прокатиться до Омска. Придя снова в вагон-ресторан, где Дарья его поджидала, он сел за столик. Она внимательно на него посмотрела, и в ее глазах читался вопрос. Услышав о продлении билета, глаза ее восторженно засветились, и она не стесняясь, не обращая внимания на окружающих, обняла Павла и крепко поцеловала. Здесь Павел по настоящему пожалел о содеянном, что ж он делает, зачем внушает не сбыточную надежду молоденькой девушке. Колеса мерно отстукивали на стыках пройденные километры, навевая на Павла мрачные мысли. Он прекрасно осознавал, что в Омске он остаться не сможет. Это бы означало окончательное расставание с Леночкой, а у него в душе теплилась надежда, с ней увидеться.

Заказав у официантки, двести грамм водочки, он тут же ее залпом выпил, и даже не притронувшись к закуске, повернулся к вагонному окну, оглядывая, убегающие окрестности. Дарья, как бы поняв его мрачные мысли, молчала. Выпила и она немного, только пригубив из стограммовой рюмочки, давая понять ему, что она с ним и его во всем поддержит. Но не поняла главного, что Павел далеко, далеко от нее. Он там, в Усолье. Также, молча, она вытащила его из ресторана, на ближайшей станции, прогуляться, развеяться. Это была крупная станция, Ачинск. Сойдя с вагона на перрон, Павел увидел, что притулившись к этому же перрону, стоит, вернее, готовится к отправлению, поезд Москва – Владивосток. «Россия». Проводницы загоняли пассажиров в вагоны, покрикивая на них, поторапливая их, угрожая закрытием дверей. Они нехотя заходили, прощаясь с провожающими их близкими и родными. Поезд дал продолжительный гудок и вагоны, лязгнув железом, тронулись. Павел, инстинктивно обняв Дашеньку, поцеловав еще в ласковую, гладкую щечку, прошептал ей, - Прости Дашенька, я не могу дальше с тобой ехать». - Он резко вскочил в вагон набирающего ход поезда и только увидел расширенные, наполняющие слезами глаза Дашеньки, не понявшей и ошарашенной внезапным его поступком. Она даже не успела ему крикнуть прощальное слово, как поезд набравший скорость, унес Павла в обратный путь.

- Гражданин, вы что вытворяете, почему на ходу прыгаете, где ваш билет – услышал как в тумане, Павел, голос проводницы. Особо, не вглядываясь в лицо проводницы и не отвечая ей, он достал из кармана деньги и протянул ей.

– До, Красноярска.-

Она выбрала понравившуюся ей бумажку и молча довела его до купе.

- Располагайтесь. Чайку?-

-Пожалуйста, по крепче.-

Проводница принесла горячего чаю и тихонько показала на захваченную предусмотрительно бутылочку водки. Павел молча показал ей пальцами сколько ему налить. Проводница снова ушла и вернулась, принеся жидкость в разовом бумажном стаканчике. Расплатившись, Павел глотнул принесенной жидкости, запив ее горячим чаем. И тут только глянул на своих соседей по купе.

У окошка, тихо как мышка, сидит миловидная девица, не отрывается от книги.

- Скромница,- оценил ее Павел.

Напротив нее, обмотанная тетка, слегка наклонившись, поворачивает голову к окну, скашивая глаза на севшего на ее полку, Павла. За теткиной нелепо укутанной, бесформенной фигурой он замечает женщину, которая сидит у окна, спрятавшись за тетку, спиной к двери. Видна голова женщины, видны ее плечи. Волосы у нее темно-русые с золотистым отливом, пышные, они собраны на затылке в узел и слегка приспущены на виски. Узел же спрятан под маленькой цветной платочек с каким-то искусственным непонятным рисунком. Чувствуя, что здесь не особо рады его вселению, он вышел из купе, В вагоне было тихо. Бурые ковровые дорожки заглушали шаги проходящих пассажиров. Встав у окошка, он простоял так, до самого Красноярска, где, не прощаясь с обитателями купе, вышел из вагона и удалился, не торопливой походкой, к стоящему, как бы ждущему его троллейбусу, идущему в центр города.

Выйдя в центре из троллейбуса, он направился к речному вокзалу, полюбоваться Енисеем, походить по одной из красивейших набережных России, развеяться, посмотреть на изменения прошедшие с последнего его пребывания, здесь. Енисей также величественно нес свои воды к Ледовитому океану. Набережная по прежнему была прекрасной, но самое прекрасное это, конечно гуляющие по бульвару, красноярочки. Недаром считающие красивейшими, прелестнейшими созданиями нашей страны. Павел даже прогулялся за одной парой девушек, неторопливо фланирующих по набережной, но знакомиться не стал, понимая, что он здесь не задержится. Прогулявшись по бульвару, полюбовавшись видами Енисея, девушек и города, Павел отправился в аэропорт. Купив билет, на самолет, летящий до Богучан, походив до отлета по аэропорту, выпив кофе, взошел на борт самолета, удобно устроившись в кресле, он стал оглядываться. Не найдется ли из пассажиров этого рейса, кто-то из его земляков. Но ни кого не нашел, да и едва ли он кого и мог найти. Так как на родине он давно не был и ни кого из своих земляков, не помнил. А лететь он решил к себе на родину, к отцу, бабушке, в село, находящееся километров в двухстах, от Богучан. Старинное сибирское село Проспихино, где Павел и родился. Но туда из Красноярска самолеты не летали, так, что в Богучанах придется сделать пересадку и дальше плыть водным путем, что даже очень устраивало Павла. Он никуда не торопился. Хотя Богучаны и небольшой поселок, но это был перевалочный пункт, для жителей нового города Кодинск, строящегося рядом с его селом, своего аэропорта еще не имевшего. Город, построенный для проживания строителей Богучанской ГЭС, и жителей затопляемых поселков, в том числе и Проспихинцев.

Небольшой двух моторный, «антон», был практически заполнен.

- Пожалуйста, пристегните привязные ремни,- услышал, Павел голос стюардессы.

Пока он пристегивался, моторы взревели на полную мощность, и весь самолет, завибрировал, удерживаемый на месте тормозами.

- Поехали, - повторил про себя, Павел, слова Гагарина, когда рев двигателей стал глуше. Его слегка вдавило в кресла, самолет все быстрее и быстрее бежал по

взлетно-посадочной полосе. Внезапно резкий крен вверх, подсказал ему, что самолет оторвался от земли. Они уже в воздухе, рев моторов перешел в ровный гул. Набирая высоту, самолет сделал крутой разворот, и Павел увидел, как удаляются здания аэропорта и под крылом проплывает широкая лента Енисея. Небольшим самолетам Павел больше доверял, в смысле безопасности полета, чем большим «тушкам», но все же небольшой страх в нем присутствовал и чтобы его заглушить, он закрыл глаза и заставил себя заняться воспоминаниями. Но не теми, что с ним недавно произошли, которые были ему неприятны, а воспоминания детства, которые прошли, в родном далеком селе.

Продолжение следует.

Суздалев - Заславский Павел Аркадьевич

http://belpan.ucoz.ru/

 

                                                 Очарование судьбы

                                                     Часть пятая

        Сколько он помнил себя, рядом с ним всегда была бабушка, настоящая русская княгиня, коей она и была. Которая любила своего внука, конечно своеобразно, то есть давала ему полную свободу, не загружая своими просьбами и заботами, как это принято в сибирских деревнях. Который рос непоседой и целыми днями пропадал, лазая по деревьям, собирая черемуху, от которой вечно рот был черным, либо пропадая на Ангаре, часами из нее не вылезая. Зимой больше находился в избе, все же сибирские морозы не позволяли долго бегать по улице. Тогда приходилось чаше залазить на печь, чтобы поменьше попадаться на глаза, деду. А он был сурового нрава человек, мог свободно и по затылку задеть, что частенько и бывало. Сестра в этом отношение была другой, спокойная, не по годам рассудительная. Да и бабушка к ней по-другому относилась, чем к Павлу. Хотя она Павла и больше любила, но скорее всего, как меньшего, которого все любят, независимо какой он, просто как меньшего. А, ее любили, как помощницу, наследницу,  походившую  на бабушку. Такая же красавица была и с младых лет помогала по дому. Вспоминая избу, в которой родился и проживал в младенчестве, помнит, что изба большая, теплая, из натуральных лиственничных бревен. Построена она была основательно, надолго, на века, что, по почерневшим от времени бревнам, и было видно. Постарше став, Павел заметил на стене висевшую фотографию военного человека.  Увидев однажды, что Павел рассматривает эту фотографию, бабушка сама подошла к нему, обняла его, поцеловала  и сняв фотографию со стены, сказала, что это твой родной дед, Павел. И снова обняв его, сказала,

            - Как ты на него похож, как будто это он в детстве.-

Но кто он, она не объяснила, а расспрашивать ее, в том возрасте Павел не догадался, да и едва ли, что он, что-нибудь бы понял. Но на тот момент, он уяснил, что дед Николай, которого он считал своим родным и от которого иногда ему доставались подзатыльники, ему не родной. Правда, отношение к нему от этой правды, не изменилось. Как был дед Николай, так дедом и остался, да и подзатыльников не уменьшилось. И только, через десятилетия, когда Павел приехал на родину в гости, когда и деда Николая уже не было в живых, Павел вспомнил про фотографию и бабушка, сидя с ним вечерами около топившей печки, стала рассказывать историю своей жизни.  Многое она сама не понимала, да и откуда. Родилась и выросла, здесь на Ангаре. С ранних лет помогала своим родителям. Два года ходила в школу. Школа была, церковно-приходская, в которой поп обучал писать и читать, налегая на святое писание и молитвы. Но Павла всегда удивляла ее жизненная стойкость, умение и логичность. Хотя она и училась в церковно-приходской школе, но верующей не стала. Как бы была не от мира сего. Этой женщине, от природы дано быть княгиней. И бог, не смотря на ее неверие  в него, в двадцатых годах, в молодых годах ее девичества, послал ей в спутники жизни, молодого офицера армии Колчака, князя Суздалева-Заславского, родного деда Павла. В годы гражданской войны, он отступающий со своим отрядом, от наседавшей большевистской сволочи, от палачей в кожаных тужурках, ушел сюда вглубь Сибири. Бредя в нестройной немногочисленной толпе отступающих войск Верховного Правителя, понимал Павел Иванович, что если и суждено ему вернуться в родные пенаты, то не через неделю, как уверяли они себя сами, и даже не через месяц. Решив здесь переждать смутное время, женился на молодой красивой сибирячке, сделав ее княгиней. Правда титул ей добра не принес, а наоборот, приходилось умалчивать, да и о деде нельзя было упоминать,  Собственно, она о нем и редко вспоминал, а о титуле тем более, она не представляла, что это такое и с чем его жуют. Это она Павлу и сидя тихими вечерами, около, потрескивающими горящими поленцами дров, печкой, рассказывала.  Перед дедом она всю жизнь благовела, Он ей казался всегда загадочным, сильным и привлекательным. Но жить им вместе пришлось не особенно долго, добралась советская власть и сюда, в далекое сибирское село, пришли страшные тридцатые годы и увезли деда, и не вернулся он больше, и даже весточки о нем не прислали. Знает бабушка, что много народа тогда увезли, многих и здесь, на месте порешили.  В конце нашей  улицы, в конце села, глубокий овраг.  На  дне его пенился ручей, огибая серые мрачные валуны. Там же белели человеческие кости. И мы, ребятишки играли ими, не понимая, чьи они и что играть ими кощунственно. Там же, на этом своеобразном кладбище сваливали мусор, валялись обломки кос, телег. В этом овраге и занимались злодейством приезжие и местные пролетарии. Расстрелами занималась так называемая чрезвычайная комиссия, под руководством приезжих комиссаров, но был среди них и местный, ангарский уроженец, Воронцов. Трое их было в чрезвычайной комиссии. Жиденок у них заправлял,  маленький такой, худощавый, с неопрятной бородкой клинышком, в тужурке. Он был председателем "чрезвычайки", второй - его ближайшим помощником. И в пристяжку к ним был Воронцов. Чем он бабушке запомнился. Тем, что он был из нищей семьи, вследствие  пьянства, что для сибиряков было величайшей редкостью. Как и всякий пролетарий, он ненавидел своих тружеников, односельчан. Он, живший попрошайничеством и воровством у своих же соседей, за что неоднократно бывал битым, с энтузиазмом пошел в расстрельную команду, решив изничтожить многих ненавистных ему односельчан. Попав в подручные,  дорвавшись до власти, любимым его занятием, или удовольствием,  было убивать собственноручно и в пьяном виде. А пьян он был ежедневно. Ежедневно гибли десятки людей в величайших мучениях. Дешева была жизнь в Сибири. Если убивали просто - это счастье. Но часто, прежде чем убить, мучили. Кровожадность комиссаров создавала кровожадность и разнузданность среди их подручных. Бабушка рассказывая об этом, утирала платком нахлынувшие слезы, но злобы на них не испытывала, время унесло. Да и бог наказал этих злодеев. После отъезда комиссаров, Воронцов исчез и был найден всплывшим, далеко в низовьях Ангары, случайными рыбаками. Но и эти рыбаки, знавшие о его злодеяниях, не стали его хоронить, а вытащив из Ангары, закинули в овраг, на съедение волкам и медведям.

            Отвлекло Павла от своих воспоминаний, то, что самолет тряхануло, от чего у него моментально ухнуло сердечко. Очевидно, самолет попал в воздушную яму. Да и моторы самолета стали работать глуше. На снижение идем, понял он. Стюардесса вышла из кабины и попросила всех пристегнуть ремни, сообщив, что самолет идет на посадку. Приземлившись и выйдя из самолета, на поле аэродрома, представляющее собой, обыкновенную земельную полосу земли, на краю которой стояло маленькое деревянное здание, на котором читалась надпись,- Богучаны-.

 Сориентировавшись, он пошел в сторону Ангары. Решив сесть на попутный речной транспорт и рекой добраться до Проспихино. Конечно можно было лететь маленьким самолетом, но он полетит только на следующий день, а ночевать в гостинице не хотелось. А если рекой плыть, то к утру будешь в Проспихино. Пассажирский речной транспорт, он тоже знал, ходил только днем, а уже вечерело. Значит оставалось плыть только баржой. Выйдя к причалу, он увидел караван барж. Подойдя к шкиперу, спросил у него, куда идут. Узнав, что на Кежму, поинтересовался, будут ли заходить в Проспихино. Да, есть у них груз туда, в сельпо. Узнав, что и Павлу туда нужно, он показал на одну из барж,

         - Заходи, места хватит, утром будем в Проспихино, скоро будем отшвартовываться-.

       Павел зашел на баржу. Это была огромная железная посудина, стоящая в связке с другими баржами, груженная деревянными и железными ящиками, мешками с мукой, сахаром. Всем тем товаром, каким торгуют сельские магазины и в чем нуждаются ангарские жители. Все это лежало и стояло на открытой всем ветрам, палубе. Павел пристроился на один из ящиков поменьше, рядом с дюжим мужиком,  красным,  обветренным, плохо побритым, а точнее уже слегка заросшим, слегка выпирающими скулами лицом. В потертом, затасканном, грязно-желтом полушубке, в монументальных,  высоких, черных ичигах с огромными, какими-то доисторическими подошвами и в серой облезлой шапке с не завязанными, смешно торчащими в стороны ушами. На груди у него болтался огромный бинокль. У его ног на полу стоит обитый железом сундучок  с  широким  брезентовым ремнем. Он дремлет. Голова его ежеминутно падает на грудь, и он ежеминутно вздрагивает,  просыпаясь,  чтобы, поглядев, осоловело в пространство, снова заснуть на минуту, а после снова проснуться. От борта баржи отошел буксирный катер. Шкипер и его команда засуетились, забегали. Стали сматывать чалки, крепившие баржу с берегом. Подцепили буксирный трос к катеру, трос натянулся, баржу дернуло и караван из пяти барж, тронулся вверх по течению реки. Павел с нескрываемым удовольствием смотрел, как постепенно караван набирает ход и медленно проплывает, удаляется причал и растворяются в пространстве, Богучаны. Павел осторожно потрогал мужика за плечо, решив попросить его дать бинокль, решив полюбоваться ангарской природой. Мужик, недовольно приоткрыл глаза,

                                   -Чего тебе?-

Извинившись, назвав себя, попросил у Федора Ивановича, как назвал себя сосед, бинокль.    Так, он познакомился с местным плотовщиком, коренной сибиряк, всю жизнь проводивший плоты по Ангаре и Енисею. Взяв у него бинокль, Павел долго всматривался в берега реки, осматривая прибрежные горы, скалы, ища какую-нибудь живность на берегу. Все хотелось увидеть медведей, ловящих рыбу. Это вспомнилось снова детство, когда он действительно видел на берегах Ангары, медведей добывающих рыбу. Но времена прошли, медведи, скорее всего, исчезли. Рассказав своему соседу, откуда он, куда плывет, послушал его рассказы. Федор Иванович старый плотовщик, Настоящий русский мужик, истинный сибиряк, знающий великую реку на протяжении тысяч километров, как свои пять пальцев, с плотами прошел Ангару вдоль и поперёк, много ходил по Енисею. Он оказался очень интересным рассказчиком. Слушание его произвело истинное удовольствие на Павла. Кроме него и Павла, еще были пассажиры. Напротив, на лавке сидели две женщины - старая и молодая. Старая, одетая в рабочую фуфайку, сверху обмотанная  какими-то платками, собравшаяся очевидно путешествовать на северной полюс. Восседает неподвижно, с  деревянным,  ничего не выражающим ликом, держа на коленях корзинку,  тоже  обвязанную  какими-то тряпками. А молодая ничего себе девица, миленькая, с чистым личиком, в меру накрашенная и напудренная, в коричневой шерстяной кофте, в спортивной мужского фасона шапочке, в коричневых же, явно заграничных, модных сапожках. Она читает книжку и иногда  улыбается  прочитанному, изредка отвлекаясь от читки. Несколько минут глядя на проплывающие мимо берега и любуясь ими.  Но книжка  ей нравится больше, и она, снова, наклоняется к ней и снова, вчитываясь в содержание повествования, улыбается.

        Сумерки густеют. Федор Иванович окончательно заснул, приняв интересную позу, сгорбившись, обняв руками колени, сверху прикрывшись своим полушубком. Очевидно, сказывалась многолетнее хождение на плотах. Закат становился багрово-красным. Девушка, отставив от себя книжку, накинула на себя пальто. И здесь он понял, почему все одеты тепло, можно сказать, по-зимнему. Резко похолодало, с реки подуло встречным холодным ангарским ветром. Вот она сибирская, ночная прохлада. Павла зазнобило. Пришлось пересесть, спрятаться за огромные деревянные ящики, груз, который шел на барже. Но это мало помогло. Укрывшись от ветра, холод по-прежнему донимал его. Женщины заметив, что он подмерзает, попеняв ему, что он не взял теплой одежды, сев на открытую речную баржу, предложили ему старую фуфайку, на которой они сидели. Поблагодарив их от души, Павел накинул ее на плечи. Спрятавшись в ней от холода, почувствовав себя более комфортно, он закрыл глаза и заснул. 

   Проснулся он от пронизывающего холода. На реке все было окутано туманом. Берега виднелись сплошным темным пятном. Соседи также проснулись и копошились в своих вещах. Павел поздоровавшись, пожелав им доброго утра, отошел от них подальше и занялся гимнастикой, решив согреться. Размявшись, почувствовав себя бодрее. Федор Иванович, принес от шкипера, большой медный чайник и предложил всем чайку из брусничника. Горячий чай, окончательно взбодрил Павла. Солнце пробилось сквозь туман, который моментально рассеялся, утро заиграло всеми цветами радуги. Караван, неходко, но упорно шел вперед.

                  -Кодинская шивера,- произнес Федор Иванович, увидев буруны на воде. Кодинская шивера, значит, сейчас покажется Проспихино, подумал Павел. Посмотрев вдаль, он увидел на правом берегу, на высоком угоре, деревянные избы. Знакомые очертания своего родного села. Проспихино. Снова зашевелилась, забегала обслуга каравана. Буксирный катер, на ходу сбросил буксирный трос, который шкипер с помощниками, стали спешно вытаскивать из воды. Сам катер, на полном ходу, резко накренившись на левый борт, сделал разворот и  причалившись к борту первой баржи, зацепившись за нее, поймал уплывающий по течению, караван. И уже здесь, прибавив обороты моторов, повел баржи к берегу. Уткнув баржу носом в берег, команда зачалила ее, за огромные валуны, лежащие на берегу. Бросила на берег сходни, по которым стали сходить пассажиры.  Поблагодарив шкипера, попрощавшись с попутчиками, Павел спустился на берег. Постояв на берегу, огляделся, вспоминая родные места. От причала шла широкая дорога в село, но он по ней не пошел, а пошел по берегу, решив подняться в гору, напротив дома. Идти по берегу было неудобно, камни, огромные валуны.  Все это наносится весной, когда по Ангаре идет ледоход. Такая мощь Ангары, что на берег выносит, выталкивает многотонные скальные валуны. Дойдя, до того места, где нужно подниматься в гору. Павел постоял, посмотрел, точно ли здесь его сворот. Оглядел причаленные на берегу лодки, а их там нацеплено множество, различных форм и видов, стараясь узнать, отцовскую и бабушкину. Но конечно вспомнить не смог, стал подниматься на угор.

                 Поднявшись в гору, остановился, увидев большой, внушительного вида дом, правда, уже потускневший от времени, с оторванной ставней на одном из окон. Он вспомнил, что этот дом, его школьной подружки, Надечки. Одной из, симпатичнейших одноклассниц Павла. Вспомнил, что когда он изредка сюда приезжал, она прилетала к нему, найдя повод захода к ним во двор. Все же деревенские нравы, не позволяли, так просто зайти к парню. Где, она? Он знал, что она куда-то уехала, как и большинство его одноклассников. Уезжали учиться, а там городская жизнь их увлекала, и заманить их обратно, не было ни какой возможности. Поэтому село если и жило, вернее, оставалась жить, то, только за счет приезжего уголовного элемента, химиков. Направленных сюда по определению суда, отрабатывать свою вину перед государством, лес пилить, валить, заготавливать и сплавлять его по Ангаре, Енисею, на север, в Игарку, а там морскими судами в Европу, зарабатывая валюту для страны.

                          Продолжение следует

                   Очарование судьбы

                   Часть шестая

                             Богиня недоверчива со мною,

                                              как в тот, исчезнувший вечерний миг,

                                              когда своим, мирским сомненьем,

                                              я потерял ее навек, на берегу иль во  дворе,

                                               увы, исчезнув тенью.

                                               Навек! Я знаю!

                                               и голос свыше, мне подскажет въяве:

                                              "Ты больше не посмотришь на нее.

                                                Исчерпана отпущенная доза жизни,

                                                отмеренная ей, ее судьбой.

                                                Во всей вселенной

                                                Душу приоткрой.

                                                Повсюду мрак.

                                                                    Ее не будет". 

                                                           Суздалев - Заславский Павел Аркадьевич

           Пройдя улицу, на которой стоял дом Наденьки, он вышел на центральную улицу, которая за множество лет, ни сколько не изменилась, та же разбитая дорога, тот же деревянный тротуар, сколоченный из досок.  между которыми росла трава, и очутился перед своим родным домом, в котором, когда-то родился. Старенький, но еще крепкого вида, дом. Но время все же взяло свое, у сарая, который также выходил на улицу, рубленый угол стал трухлявый, да и въездные ворота покосились. Но палисадник, в котором росла черемуха, стоявший перед окнами, был таким же, каким и был во время его детства. С некоторым волнением, открыв калитку, вошел в свой родной двор. Прошел по деревянному настилу, заменяющему здесь в деревенских дворах, асфальт, прошел к сеням. Дверь в сенях была раскрыта, значит, кто-то в доме был. Дверь в прихожую тоже была распахнута, но летом дверь, как помнил Павел, ни кто и не закрывал. Он, не стучась, зашел. В горнице стояла тишина, и было прохладно, это особенно чувствовалось после летней жары, на улице. Бабушка, эта была великая труженица и сейчас она, сидя на стареньком стуле, копошилась, настраивая самопрялку. Была она, в застиранной темно-синей юбке и жакете с блеклым белым узором на синем фоне. Седенькие волосы были стянуты в пучок на затылке,

           - Можно к вам,- деловым голосом произнес Павел.

           - Ой, кто это,- испугано произнесла его бабуля, прищурив брови, уставившись на Павла, видя что-то родное в нем, но, не узнавая его.

            - Вот в гости решил заехать к вам, остановиться, погостить,- по-прежнему, деловым, чужим голосом произнес Павел. Подумав, узнает или нет, она его.

            - А, кто вы,- настороженно произнесла бабушка.

 Павел понял, что он уже переигрывает.

               - Баба, да это я.-

Он подошел к ней, она, заплакав, обняла его. Потом посадив за стол, вытащила из русской печи чугунок горячей картошки в мундирах, сбегала в погреб, достала от туда соленой рыбки, соленых огурчиков, рыжиков и все это разносоле разложила по тарелкам,  на столе перед  Павлом. Упрашивать он себя не стал, все же почти сутки он ни чего не ел, не догадавшись запастись снеданьем перед плаваньем на барже. Подъев, заодно выслушав от бабушки все семейные новости. Отец на работе, живет в другом доме, на берегу Ангары. Приехала на каникулы младшая сестра Татьяна, из Омска, работающая там учительницей. Это Павла обрадовало, все же не один.  Проспихино будут сносить. Не далеко, в низовье будет строиться Богучанская ГЭС и на этом месте разольется вода. Здесь все затопит. Павла это не обрадовало, а он, куда будет приезжать, если его жизнь прижучит, сбегать от неприятностей. Потом прилег на диван, бабушка по-прежнему, возилась с самопрялкой и у них, завелся неторопливый разговор. Павла интересовало все события ее жизни, в мельчайших подробностях. Собственно, она о них рассказывала ему в детстве, но он готов был выслушать и сейчас. Особенно о деде, Павле Ивановиче. Павел, слушал внимательно, но постоянно перебивая, хотелось узнать как можно подробнее про свою жизнь. Он совсем забыл, что он приехал сюда спрятаться от жизненных неурядиц, а не для расспрашивания про свою биографию. От плавного рассказа бабушки, Павел впал в дрему и заснул. Проснулся от того, что кто-то, в сенях громко затопал. В комнате было темно. Зашедший включил свет, это пришел отец. Они обнялись. С ним вместе пришла сестра. Она повела себя более холодно, просто поздоровалась, хотя не виделись они с ним много лет. Она приехала погостить со своей подругой, невысокой, темненькой девушкой. Слишком скромной, выработанной жизнью, вследствие своей неброской внешности. Павел, активности, в знакомстве с девушкой не проявил, не для этого он сюда спрятался. Даже имя девушки прошло мимо ушей, он его не запомнил. Поняв безразличное отношение  Павла, к своей подруге, Татьяна, обидевшись, долго в доме не задержалась и вместе с подругой, ушла. Отец, также, недолго побыв, пошел к себе домой. Павел прошелся по двору. Время брало себя. Постройки потемнели, в некоторых местах покрылись мохом, углы амбаров трухлявились, обваливались. Все требовало ремонта и замены бревен. Но в связи с будущим морем, и сноса этого села, то амбары доживали свои последние годы и ремонту не подлежали.

               Зашел в старенький палисадник, сел на завалинку перед окошком. Теплый сумрак,  уютная  тишина, которую можно услышать только в родной деревне. Подняв голову, он вглядывался в небо, под которым когда-то родился.  Белая полоса, от множества звезд, тянулась вдоль всего неба.

                - Млечный путь, это ж сколько миллионов звезд, а вот и «Полярная» звезда, наш вечный ориентир, - увидел Павел знакомые очертания созвездия «Большой медведицы», указывающих своим ковшом, на Полярную звезду. Ночная синева неба, с множеством ярких вкраплений  от несметного количества мелких звезд, умиляла его. Он встал, еще раз прошелся по двору,  опять  остановился,  поднял голову:  уходящая  все  глубже  и глубже ввысь звездность и там есть звезда, которая предначертана его судьбой.

               - Но как ее найти?-

                 От этого молчаливого спокойствия, безмолвия ночного неба  молчания миллионов звезд, от этой красоты звездного мира у него на душе стало покойно, забылись все невзгоды последнего времени.

                 Решил пройтись по селу, но тут же раздумал. В селе он ни кого не знал, а кого знал, того здесь не было. Все его ровесники, с кем он когда-то учился в школе, разъехались, а просто так бродить, здесь не принято, это не город.

                 На следующий день, встав пораньше, перекусив, он решил осуществить свою давнюю  мечту. Поставить парус на бабушкину лодку и поплавать по Ангаре. В детстве, как он помнил, бабушка с дедом, постоянно на рыбалку ходили под парусом. Но его они конечно не брали, не решались подвергать его риску опасного плаванья. А, Ангара, широка, как море и также внезапно может налететь шторм и перевернуть лодку. Правда годов в одиннадцать, начитавшись Станюковича и его морских рассказов, он закатил дома истерику, потребовав выдачи ему лодки. Но, бабушка одного его не отпустила, деда, к тому времени уже не было в живых, и поплыла с ним. Удовольствия от такой поездки, под присмотром бабушки, он не получил, и с тех пор больше под парусом, не ходил. В этот раз бабушка без разговоров, выдала ключи от лодки. Но так, как старый парус давно истлел,  да и не нужен он в наше моторизированное время, все нормальные лодки ходили под мотором, то она выделила, новенькую белоснежную простынь, из своих запасов. Довольный предстоящим путешествием, он стремительно направился к лодке. Пройдя мимо Наденького дома, в окошке заметил мелькнувшую женскую фигуру, но не придал этому значения. Стащив лодку с берега, поставил мачту, ту еще, которая держала настоявший парус, поднял простынь, и ветер надув этот самодельный парус, двинул лодку в путь. Почувствовав себя заправским капитаном, направил свое судно на противоположную сторону реки, чтобы не смущать сельских обывателей, своим откровенным бездельем, в разгар лета. Золотистое солнце играет на поверхности волн, дробясь на миллион искорков, на изумрудной поверхности волн Ангары. Павел командуя себе,- Норд-ост, Зюйд-вест, - и другие пришедшие ему из детства морские команды, крутил своим шлюпом, вбирая в себя, всю прелесть этого плаванья.  А, по берегам, этой великой реки, вздымались к небу высокие горы, покрытые зеленым покровом тайги. Так и кажется, сейчас выйдет оттуда, хозяин, огромный косолапый топтыгин, зарычит и потребует дань. Увидев, у подошвы покатой горы, бревенчатый дом, заимка, в полукольце островерхих темно-зеленых елей, он решил стать на стоянку. После целого дня плаванья, по прогретым, солнечными лучами, водами Ангары, Павел, с удовольствием скинул одежды и окунулся в воду. Зайдя, подальше от берега, выбрав место поглубже, нырял и плавал, долго не выбираясь на берег, разминая затекшие, от длительного управления лодкой, мышцы ног.

                 - Купайся, купайся,- подбадривал он сам себя, - время скоротечно. Такого счастья, как купания, в этой, кристально, чистой воде, может у тебя больше и не быть.-

                   Выйдя на берег, собрал выброшенный рекой валежник, и развел небольшой огонь. Сидя у костра, глядя на догорающий валежник, на пробегающий по ним зеленый огонек, слушая их тихое потрескивание и  размышляя  о чем-нибудь, не то чтобы возвышенном, но достаточно приятном и далеком  от суетности будничного существования. Дрова постепенно угасают и умолкают, превращаясь в головешки.  Глядя на красные, мерцающие угли и с наслаждением слушая звуки издаваемые течением его родной реки, плеск ее волн, которые так хочется иногда услышать, в далеких командировках. «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету» - напелось ему, от избытка нахлынувших на него чувств.

Солнце уже спряталось за деревья, растущих на высоких берегах. Над  Ангарой повисла тонкая пелена вечернего тумана. В небе над ними распласталось облако необычных очертаний, похожее на различных диковинных животных. Павел, загасив остатки костра, пошел к лодке. Отчалив от берега, он поднял парус и как завзятый моряк, поплыл к родному берегу. Пристав к берегу, увидел, что  на  большом, как стол камне, около которого и чалил Павел свой корабль, сидела молодая и очень привлекательная женщина, сидела в чересчур вольной позе, так, притягательно широко раскинуты ее ноги в туго обтянутой юбке, на бедрах,  возбуждающей  полноты.  Русые волосы, без  каких-либо  следов  завивки,  брови смелые, глаза голубые, и глаза эти секунду задержались  на  Павле,  когда  тот,  сошел на берег, взглянул на нее, отвелись,  абсолютно безразличные, и минуло две или три минуты, пока он зачаливал лодку,  снова обратили свой взор на него. Проходя мимо ее, Павел по деревенскому обычаю, поздоровался.

                        - Здравствуй, Павлик, здравствуй, не узнаешь,- с веселой улыбкой и с искоркой в глазах, приветствовала его, незнакомка. Павел, вгляделся в ее лицо, оглядел фигурку девушку. Поглядеть было на что, но ее он не знал. Видя, что он не может ее признать, пришла ему на помощь.

                         - Да, Надя, я,- и назвала свою фамилию.

                 Павел, остолбенел, от неожиданности. Не узнать свою школьную любовь, ту которую и мечтал здесь встретить.

                          - Надечка, прости, но ты такая красавица, что я и не осмелился подумать, что это моя бывшая подружка. Что ты тут делаешь, кого ожидаешь – Павел не находил слов, до того растерялся от такой неожиданной встречи.

                           - Да, тебя Павел. Я знала, что ты приехал. Да и целый день наблюдала из своего окна, за твоим парусником. А, ты я смотрю, совсем не изменился.-  Она, встала и пошла к нему. Взяла его за руку и внимательно вгляделась в него.

                          - Да, такой же, только взрослее стал. А, я ведь тебя часто вспоминала. Помнишь, как мы с тобой, у тебя во дворе, в карты, на деньги играли. Ты у меня постоянно выигрывал. Сколько я тебе тогда проиграла, не успевала у мамы выпрашивать, на конфеты.-

                 Павел, конечно же, вспомнил, как Надечка к нему бегала во двор. Как он научил ее играть в карты и постоянно обыгрывал, за что ему сейчас стало стыдно. В конце концов, она, обидевшись за очередной проигрыш, и не стала к нему приходить, и уже ему приходилось искать встречи с ней.

                - Ну, что пойдем, нам ведь по дороге,- произнесла Наденька.

        И она, взяв его под руку, повела его в гору. Дойдя до ее дома, предложила зайти к ней в гости.

                      - А, кто у тебя дома,- спросил Павел.

                      - Никого, у меня в этом доме нет, уже давно здесь ни кто не живет. Родители несколько лет назад умерли, я сама жила в другом городе. Приехала сюда, две недели назад. Зачем, самой непонятно, говорят на родине легче умирать. Может и я для этого приехала,- с мрачной решимостью произнесла Наденька.

Маленькая морщинка легла у нее меж бровей, и нежное лицо омрачила тень тревоги.

  От ее слов повеяло холодом.

                       - Ты, о чем говоришь, ты, что здесь решила жить до самой старости. Родное место, конечно хорошо, меня тоже сюда тянет, но жить в этой глуши, упаси боже,- Павел, даже пожал плечами, от непонимания ее слов. Но Наденька, промолчала, ни чего не ответив на его слова.

                     Полы  в  старом  доме давно рассохлись и громко скрипели, казалось,  что они жалуются тонкими голосами. Остановившись на веранде, глядевшей окнами на бегущую внизу Ангару.

  - Какой чудесный вид с террасы на реку!  - со вздохом умиления сказала, - Живу здесь две недели и никак не привыкну к этой красоте. Такое впечатление, что паришь над рекой! А, раньше, как то не замечала этой красоты.-

- Сколько ты у нас проживешь? - неожиданно спросила она.

   - Я еще не решил. Это зависит от обстоятельств.

   - От каких?

   Павел, повернул голову и пристально посмотрел ей в глаза, как будто искал

там что-то, одному ему ведомое.

   - От разных, - медленно выговорил он,

Проведя его в большую комнату, посадив на диван с высокой спинкой, зеркалом и полочками, на которых чьей-то рукой, нежно расставлены, резанные из дерева игрушки. Напротив дивана,  стоит круглый стол некрашеного дерева, на котором, в стеклянной вазе стоял букет белых астр. Надечка, принесла свой семейный альбом и стала показывать Павлу, свои школьные фотографии, на некоторых из них, он обнаружил и себя, десятилетнего, лопоухого школьника, с наивным взглядом, на этот мир. Летний день закончился, в комнате стало темно. Не включая свет, Надечка расстелила постель и раздевшись легла, предложил Павлу остаться у нее. Он особо не возражая разделся и прилег с краю на кровать. Надечка отвернулась от него и даже кажется, сжалась, как бы ожидая чего–то невозможного для нее. И когда Павел, попытался обнять ее, оттолкнула его и сказала тихим рассудительным голосом, чтобы он шел домой, а завтра они встретятся. Голос у Надечки был тихим, но категорическим. Павел услышал в нем ее волевые нотки, шедшие откуда-то изнутри. Он молча оделся и вышел из ее дома. Медленно не торопясь, мучительно раздумывая от ее выходки, он пришел к себе и залег спать.

               Утром соскочив пораньше с постели, сбегал в огород, нарвал огурцов, лучка зеленого, укропа, прихватив с собой полбуханки хлеба, сказав бабушке, чтобы они его не теряли, побежал на реку. Проходя мимо Надечкиного дома, он не стал заходить, думая, что она еще спит. Но спускаясь с угора, он увидел ее сидящем на том же камне. Увидя его, она поднялась и ласково поздоровалась, не вспоминая о прошедшем.

                - Меня с собой возьмешь,- произнесла она ласкательным голоском.

               Павел пригласительным жестом, показал на лодку. Посадив ее на носовое сиденье, столкнув лодку с берега, он запрыгнул сам. Поставив парус, который сразу же наполнился утренним прохладным ветерком, он стал управлять кормовым веслом, направляя свой шлюп к противоположному берегу реки. Поманеврировав парусником в свое удовольствие, различными галсами, и видя, что она подмерзла в своем легком летнем платьице, он предложил Надечке причалить к берегу, разжечь костер и попить чайку. Полюбоваться вековыми соснами и не тронутой человеком, мощью тайги. На дневку строились в долине мелководной спокойной речушки, которая впадала недалеко от шиверы, добавляя шума и агрессии, в ее буйные воды. Синее небо, снежная вата кучевых облаков, крутые зеленые горы, неровно поросшие смешанным лесом с большими полянами, обрамляют долину,  по которой  игриво - пенящие, струятся воды неширокой речки. Сквозь прозрачную чистую воду просматривалось галечное дно. Мелкой галькой был усеян и весь пологий берег. Затащив лодку, подальше на берег, чтобы волны не утащили ее в реку, Павел принялся собирать валежник для костра. Этого добра, на берегу, было предостаточно. Когда костер уже горел, и вода в подвешенном над ним котелке закипала, Павел заварил чай и стал поглядывать на Надечку. Перед ним скользила изящная  женская  фигура. Жаркие воздушные волны омывали ее тонкое пестрое  платье,  которое плескалось и обнимало крупные бедра, сжимало тонкую талию и тихо  трепетало вокруг оголенных рук и шеи. Ее русые, длинные, гладкие волосы,  скрепленные на затылке цветной заколкой, бились и рассыпались по спине. Яркое солнце отражалось в каждом лепестке, травинке, и этот водопад  света  со всех сторон подсвечивал ее тело, делая его невесомым и ярким. Павел подошел к ней, обнял ее, но от попыток поцеловать ее, Надечка уклонилась. Ни чего не понимая в ее поведении, он присел у костра и стал разливать чай. Разложив на газету нехитрую снедь, взятую с собой Павлом, они сели трапезничать. После выпитого чая, который здесь, на берегу красивейшей в мире реки, под шум великолепных вековых сосен, плеск неугасающих волн, с видом на свое село, настроение Павла, было неизмеримо превосходным. Он прилег на живот, подставив свое тело палящему солнцу. Она присела к нему поближе, даже легла на его горячую от припекающего солнца спину, обняв его своими ласковыми, нежными руками. Потом приподнявшись, огляделась вокруг  и снова положивши глаза на него, запела, тщательно выводя звуки, своим нежным приятным голосом.-

   Как благостны, прозрачны вечера!

   Как радостны, благоуханны  дни!

   Как упоительна весенняя пора!

   Нас только двое в мире, мы одни

  Послушай - что-то шепчет нам трава.

  А  вот  цветы  нам  улыбаются, взгляни.

  О, как кружится, милый, голова!

  Нас только двое в мире, мы  одни!

  И небосвод бездонно-голубой,

  И звезд полуночных  бессчетные  огни

  Все это, милый, лишь для нас с тобой.

  Нас только двое в мире, мы одни!

  Наденька спела и снова обняла Павла, положив свою голову на его ноги и взявши за его руку.

          - Мне грустно с тобой расставаться! – внезапно сказала Надечка, поглаживая его. - Ты слышишь Павлушка? Мне очень, очень грустно с тобой  расставаться,  милый! Мне невыносимо грустно с тобой разлучаться! Вон на горе видишь мой дом. Я так люблю этот дом. Для меня он как живой. –

          Лицо ее спокойно и задумчиво. В глубине темных глаз и в уголках губ затаилось некое подобие  грусти,  некая усталость и как бы предчувствие чего-то неминуемого. Тут  почему-то Павлу вдруг стало понятно, что Надечка очень много пережила, и что ее внешнюю наружность нельзя понимать буквально. Под нею что-то шевелилось, о чем покамест трудно было догадаться.

                          Скосив к нему глаза, она улыбнулась,

                - Еще маленькая поняла здесь, что значит любить дом. Думать о нем, ждать встречи. Подходишь, смотришь:  вот,  крыша  мелькнула, окошко блеснуло. А уедешь - грустишь. И вот я приехала в этот дом, навсегда.–

          И она привстав, повернувшись к нему спиной, сдавленно заплакала и, попросив Павла, отвезти ее на тот берег. Столкнув лодку с берега, он не стал поднимать парус, а  вставил весла в уключины и гребя ими, поплыл к другому берегу. Причалив, он выскочил из лодки и, подав руку, помог Надечке ступить на берег. Она мелкими шашками, не промолвив слов прощания, стала подниматься в гору.

            Он остался сидеть в лодке, как в воду опущенный и в то же время не понимая ни чего в происходящем. Вдруг ему пришло в голову, что у нее могли быть неприятности,

       - Возможно, она прячется? Отчего-то или кого-то?-

 Придя домой, он пораньше лег спать, решив назавтра сходить к Наденьке и узнать причину ее поведения. Но было поздно. Днем, Павел еще спал, часов в двенадцать прибежала соседка и сообщила ужаснейшую новость. В своем доме повесилась Надечка. Родных у нее не было, родители ее умерли раннее, и хоронили ее всем селом. Смерть Наденьки, довела Павла до состояния шока. И в этот и в следующий день он был не в себе, мучаясь от противоречий внутри себя. Почему он не пошел к ней, почему не остался у нее. Хотя в тоже время понимал, что едва ли это спасло ее. Он не зная причины ее самоубийства, корил себя. Может он где совершил ошибку, обидел ее, но в то же время не находя этой ошибки. И только через несколько лет, его сестра, проживающая в этом селе, ему рассказала. Наденька была больна, и чтобы избежать деревенского позора, она покончила с собой. И всю оставшуюся жизнь, его мучительно точила горечь. Что он тогда, не допытался, не доискался причины ее поведения. Он, врач, мог попытаться вылечить ее, устроить в хорошую клинику, продлить ее годы жизни. Но жизнь, как и реку, не повернешь вспять. Поняв, что больше он оставаться здесь не сможет, через два дня после похорон Надечки, попрощавшись с отцом и бабушкой, взяв билет на местный пассажирский теплоход «Заря», расстался с Проспихино. Отец при этом пролил слезу при расставании с сыном, что Павла очень огорчило, отца он любил. Это был веселый и добрый, но вспыльчивый и очень прямой человек, не любивший окольных путей, всегда во всем действующий напрямик и не стеснявшийся иногда высказывать, хотя бы и не очень приятно, правду в глаза. Это была последняя встреча его с отцом.

                  … Он сидел на камне, следил за  игрой мальков гоняющихся за водомерками и глядел, как мелькали белые буруны в местах соития двух великих рек, как блестела влажная галька политая набегающими на нее волнами.

                 Не доплыв до конечного пункта своего пути, Павел вышел там, где его родная река кончает свой бег, на стрелке, в месте слияния Ангары и Енисея. И сейчас он сидел на берегу, откуда была видна стремнина его реки и могучий бег на север, к морю, Енисея. Любовался полетом и резвостью белокрылых шумливых  чаек и слушая неспешный рассказ местного рыбака, о тех же чайках, мешающих ему удить рыбу.   

       - Некоторые  совсем  обнаглели,  даже рева моторок не  боятся, так и шмыгают перед их носом. Сегодня пара чаек пролетела у меня прямо над головой, чуть шапку не сбили!  Я  вообще на пенсии и рыбачу здесь постоянно. Чуток зазеваешься, с крючка рыбу снимут. Должно быть, к перемене погоды летают, подкормиться торопятся. Зима очевидно будет нынче суровая. Вот птицы и сходят с ума, недокорма бояться. Как и люди, каждая за свою жизнь опасается.-

                 Из  трубы местного хлебозаводика, судя по запаху идущего оттуда, оживляя картину,  лениво  поднимается  дым.  От  двери небольшого магазинчика, прилепившегося к проходной заводика, к  маленькой  пристани  ведут цементные ступени. У причала, слегка накренившись, белеет борт полузатонувшего суденышка, скорее всего бывшего пассажирского катера. Здесь же, у  самого  берега, стоит низкое невзрачное зданьице, с надписью «Ресторан», но  большего похожее на забегаловку. В него Павел и решил зайти. Ресторанчик, очевидно, пользуется большим успехом у туристов и случайных бродяг, волей судьбы заброшенных сюда, на край света, как единственное место, где можно перекусить и выпить. Вокруг него валялось множество, ни кем не убранных бутылок от выпитой водки. Но, в  нем сейчас было малолюдно. Судя по всему, это предприятие общественного питания существует вопреки элементарным законам экономики, просто потому, что его положено здесь иметь. В маленьком зале не более десяти столиков. Занято только три. Под потолком медленно вращается пропеллер вентилятора. В углу, крошечная эстрада. На ней два музыканта в пиджаках серого мышиного цвета и певец в смокинге, в белой рубашке, при бабочке. Раскачивая плечами и притоптывая, певец поет в микрофон всем известную, модную в нынешнее время, песню. Посреди зала лениво танцует единственная парочка. Павел сел за столик, к окну, с видом на Ангару, но в то же время спиной к ней. Чтобы удобнее было разглядывать посетителей, этого питейного заведения.

Заказав у подошедшего официанта, вежливого до приторности, с красным опухшим лицом, так и просится сказать, мордой, салат, лангет и двести грамм водочки, Павел дальше стал разглядывать посетителей. Собственно разглядывать можно было только одну, эту танцующую пару. Да, и то с большой натяжкой, потому, что разглядывать и любоваться, можно было, только танцующей девушкой. Мужчина, этого не стоил. При шляпе, в черном из твида, помятом костюме, со следами застолья и вдобавок в хорошем подпитии. Павел это оценил и взял себе на заметку. Когда закончилась музыка и парочка пошла к своему столику, он впился глазами в спутницу мужчины, увидел, что шла она как соблазнительная прелестница, словно по подиуму, раскачивая бедрами, профессиональной походкой манекенщицы. В то же время, ее спутник шел или по «народному», тащился на бровях. Плюхнувшись всем своим весом на стул и едва, не рухнувшись на пол, но вовремя схватившись за стол, а другой рукой за соседа, она в то же время, грациозно, не торопясь присела за столик, за которым кроме этой сладкой парочки, находилось еще четверо. Также парами. Очевидно их сюда, на край света, там, где сливаются две великие реки, занес какой-то исключительный случай, что-то отпраздновать. Павел, не отрываясь, разглядывал, откровенно любуясь этим сладостным женственным существом, с синими, блестящими, от выпитого, глазами. Заиграла музыка, которую Павел уже ожидал и скорым шагом направился к ее столику. Не спрашивая разрешения у ее спутников, он пригласил ее на танец. Она, проницательно взглянув на него, подала ему свою руку.  Молодая, стройная, удивительно приятная, прелестная женщина. – Вика,- представилась она ему, - Из Москвы,- добавила. Дав понять, что она не из «простых», а из княжеского удела. Чем и являлась Москва, для этого богом забытого края. Павел увидел в ней, женское существо, имевшее великую, властную, неутолимую притягательность. Несомненно, знающее об этом, и уверенно шедшее по жизни, даже чем-то напоминающею его бывшую, покинутую им подругу, Татьяну. У него возникло мимолетное ощущение того, что называется  deja  vu, однажды виденное, что немного испугало его. Он после Татьяны, стал побаиваться самоуверенных женщин. Ему не хотелось повторять своих старых ошибок. Закончилась музыка, но Павел не отпустил ее, а подождал начало следующей и дождавшись, повел ее в ритме танго. По ходу танца, Вика рассказала, что она со своими знакомыми, своим другом, наперсником, путешествует по Енисею. Здесь, на стрелке, слияния двух сибирских рек, Енисея и Ангары, решили отпраздновать, ее день рождения.

                 - Сколько, не скажу,- промолвила, улыбнувшись, Вика.

"Non fatuum huc persecutes ignem"- глядя ей в глаза, произнес Павел.

- Переведи - требовательно произнесла, Вика.

-"Не за блуждающим огоньком пришёл я сюда", а за сияющей звездой,- перевел ей латинский оборот, Павел. – И, я ее нашел.-

     И взяв ее за лицо двумя руками, приблизил к своим губам и поцеловал в ее мягкие, вишневого цвета, губки.  Не, думая о том, какое мнение выскажут об этом ее спутники. В этот миг, он был готов идти за ней на плаху. После окончания танца, она повела его к своему столику. Представив его своим спутникам, - Павел, врач-терапевт, путешественник-одиночка.-

            Его посадили за стол, налили бокал шампанского. Она села  напротив  него.  Ее  лицо жарко раскраснелось от танца, губы с озорством улыбались, а глаза  беззастенчиво рассматривали его. Он поднял бокал и предложил выпить за именинницу. Все его поддержали, хотя ее спутник поглядывал на него искоса, недружелюбно. Но Павла это не смущало. В жизни у него у него не раз случались различные неприятные, любовные передряги. Вот и сейчас он чувствовал любовную тягу, к этой красавице, душа требовала любви. Заиграла музыка, певец запел приятным голосом, песню Добрынина, она было в тон его настроению. Один из спутников, направился к Вике, собираясь с ней потанцевать, но Павел кивнул ей головой в сторону танцпола и она, подав ему руку через стол, повела его танцевать. Обняв, прижавшись к ней, Павел почувствовал неодолимую страсть к ней. Снова поцеловав ее, шепнул на ушко, - Пора сбегать.-

                 Она кивнула и предложила смотаться к ней в гостиницу, но это на другой стороне Енисея. Заказав у официанта, бутылку коньяка, велев ее не распечатывать, спрятав за пазуху, не попрощавшись с новыми знакомыми, как говорится «по-английски», он вышел из ресторана и спешным ходом направился к причалу. На улице, хотя и был поздний вечер, было светло, как днем. Но в такой поздний час паромный теплоход уже не ходил. Зацокали каблучки по деревянным сходням, это бежала Вика, напоминающая фею своим накинутым на плечи пальто и распущенными волосами, красиво взлетающими от бега и подхваченные речным ветерком. Обняв ее, поцеловав, спросил, - Как будем добираться?-

                 - Вон кто-то на лодке плывет, - сказала она, давай помашем. Сняв шелковый платок, со своей очаровательной шейки, она им замахала, подзывая лодочника к себе. Лодка причалила к берегу. Вика решительно подошла к лодке, и, заговорив с хозяином, очевидно рыбаком, так, как в лодке находились рыбацкие принадлежности, попросила перевезти их на следующий берег, к поселку «Широкий Лог», где находилась гостиница, в которой остановились, Вика и ее спутники.  Рыбак, а это был он, соглашался их перевезти за определенную плату, против которой Павел не возражал, прекрасно понимая время и место, где он находится. Плаванье, на утлой лодчонке, по бурным водам Енисея, выбило Павла из колеи. Особенно на выходе из спокойной Ангары, в коварный Енисей. Стремительное течение, огромные волны, которые стремились захлестнуть лодку, ввели страх в его душу. Мотор надрывался, одолевая, силу течения и взрывался, воем, когда волны выбрасывали его винт, из воды. Холодный ветер и брызги пронизывали Павла. Он поглядывал на Вику, которая также страдала от ветра и брызг, но держалась, она стойко. Тоненькое, летнее пальто, не спасало ее. Скрестив руки на груди, голову прижав к своим коленям, так, что Павлу приходилось поддерживать ее. Но спасти от ветра и брызг, Павел не мог. Ветер, волны и брызги, окружали их со всех сторон. Одна надежда была, что это когда-то кончится. Скалы на берегу Енисея, к которому они приближались, казались какими-то темными монстрами, с седыми бородами, от нависшего на них тумана. Но вот волны утихли, началась прибрежная полоса. Лодка носом ткнулась в песок, и Павел, шатаясь, сошел на берег. Рыбак помог высадиться из лодки Вике.

                     - Куда?- спросил он Вику. Она показала наверх. На двадцатиметровой высоте, стояло деревянное здание, в окнах которого горел огонь. Подниматься пришлось по крутой лестнице, опираясь на деревянные перила. Зайдя в номер, Павел с наслаждением грохнулся на аккуратно застеленную кровать. Вика, как будто и не было этого бурного плаванья, стала хлопотать около стола. Достав из своих запасов, кой-какие консервы, она сбегала к администратору за тарелочками, стопочками, заодно выпросив хлеба. Все это она наставила на стол, распечатав консервы, аккуратно нарезав хлеб и разлив коньяк, забранный у Павла, в рюмочки. Пригласив его к столу, он нехотя привстал с кровати и снова залег.

            - Не могу, всего шатает, голова кружится,- произнес он.

             Вика, как добрая фея, поднесла ему рюмочку конька. Привстав, он выпил его, поблагодарив вслух бога, за то, что он даровал ему такую фею. Фее это понравилось, она подошла к нему и чмокнула его в щечку.  Коньяк сотворил чудо. Он приятно разлился по всему телу, пошла успокаивающая теплота, в голове появились веселые светлячки. Оперевшись руками, на деревянный ставник кровати, он встал и подошел к столу. Взяв наполненный Викой стопочку коньяка, Павел, произнес тост,- За очаровательную именинницу, Московскую фею, божественным случаем посланную ему в спутницы.-      

Включив висевшую на стене тарелку трехпрограммного радиоприемника, из которого полилась музыка, Павел почувствовал в своем теле блаженство. Забыв свои страхи, преподанные ему речным плаваньем, почувствовал красоту этого места. Прекрасная, надежная светлица, за дверью которой плещется Енисей, бурные волны которого разбиваются о скалы не далее как на расстоянии броска камня, вокруг занавешенные туманом горы, а в светлице, девица, окружающая его вниманием и заботой. Что еще нужно для настоящего романтика, каким всегда, Павел считал себя. От нежности, переполнявшей его, он обнял Вику за талию, прижался к ней и они пошли по кругу в медленном танце. Взяв ее пухленькие губы, он впился в них, доведя себя, до головокружения.

            - Dubia  plus  torquent  mala. -  Страшнее  всего внезапные несчастья, произнес Павел, древнее изречение, глядя на Вику и глазами показывая ей на дверь, в которую без стука ввалилась, вся ресторанная пятерка. Она выпрямилась, отпряла от него и строго посмотрела на ворвавшихся ее спутников. Страха в ее глазах он не увидел. Ее, наперсник – протеже, с трудом вошел в комнату, подошел к Павлу, что-то пробормотал угрожающее и с размаха попытался ударить Павла. Павел, даже не пытаясь защититься, просто уклонил голову, и рука по закону инерции полетела дальше по кругу, потянув за собой хозяина. Но, так, как устойчивость у него была минимальной, то по закону всемирного тяготения, он штопором пошел к земле, а проще, упал на пол, с которого и не стал пытаться подниматься. Пришлось его спутникам помогать Павлу, чтобы поднять и положить его с пола на кровать. Павел этой выходкой не был опечален, наоборот, ему это показалось смешным. Артем Михайлович, так его называли соратники, успокоился и стал приятно посапывать. Женщины окружили Вику, и как понял Павел, допрашивали ее о нем и жалели, что вместе не убежали с ресторана. Музыка из репродуктора по-прежнему играла. Мужчины, Петр и Василий, как они представились, время зря не стали тратить, а тем более агрессию проявлять, достали несколько бутылок водки и разлили ее, предложив и дамам присоединиться к ним. Танцы и только танцы, заверещали они. Одна из дам, Оксана Николаевна, как представилась она, подала руку Павлу и вытянув на свободное место в номере, закружила его. Но Петр с Василием остановили дам и заставили всех сесть за стол. Выпив за знакомство, тут же разлили по новой и уже выпили, за именинницу. Павел от выпитого, обмяк, все же длительное путешествие и экстремальные ситуации стали сказываться на нем. 

  Артем Михайлович, проснувшись, попросил и ему налить водочки, что, и сделали сердобольные друзья. Налив ему полный стакан и он ни кого, не отвлекая, тихонько  пил  водку. Временами, снова падая головой на подушку, задавал храпака. Дамы развеселились и потащили своих спутников плясать и танцевать. Он так и не понял, кто они друг другу, то ли мужья с женами, то ли просто друзья. Павел выпив очередную стопку коньяка, после которой у него закружилась голова, понимая, что он может в любую минуту вырубиться, попросил Вику, куда-нибудь его пристроить на ночевку. Они оба  были изрядно пьяны. Она, пошатываясь, держась за него, увела его в соседний номер, где они упали на кровать. Она обняла его, прижалась к нему, в таком состоянии они оба уснули.

            После  слишком обильной выпивки, спалось плохо, и Павлу захотелось пить. Во рту была дикая сухость и першение в горле. С особой осторожностью, чтобы не потревожить Вику, он перелез через нее и вышел из номера. В коридоре находился бачок с водой и прицепленная к нему, небольшой цепочкой, кружка для питья. Зачерпнув из бачка, выпив пару кружек воды, он выбрался на крыльцо, и, ежась от утреннего от холода, спустился к реке. Голова гудела, раскалывалась, и Павел решил искупаться.  Воздух был свеж и бодрящ, а с востока на запад, и с севера на юг на холодном ясном голубом небе не было ни одного облачка. На фоне неба колыхались  ветви берёз, переливались своими листочками в лучах восходящего солнца, а стволы их с тёмной окантовкой белели вдалеке. Удивительно тихий, можно сказать покорный Енисей выглядел ласковым. Как будто - бы не было бурного, неспокойного, ночного Енисея. Река была полна покоем и  светом. С  тихим плеском  волна набегала на упругий мокрый песок и ласково гладила его глянцевую поверхность, ни чем не напоминавшее вчерашнее бурное волнение. Будто  уговаривая  песчинки  не  шевелиться,  не замутить ее сияния и  прозрачности.  Утренняя  нарядность  берегов дарила  спокойную  радость,  и  Павлу  виделось  в  ней  обещание необычайного и близкого счастья, естественного, как игра  света в воде. Для купания это место, было не  лучшим. Раздевшись, босиком пошел к воде, галька резала ноги, камни отбивали пальцы ног, но  сейчас привередничать не приходилось. Зайдя в реку, ледяная вода остудила его, быстро выбив хмель, из его головы. Пару раз нырнув, он выскочил на берег и стал бегать по нему, делать гимнастические упражнения, чтобы прийти в себя, от купания в ледяной воде. Вздрогнул от неожиданности, услышав раздавшийся недалеко от него, звонкий смех колокольчиком. Остановившись, он увидел подходившую к нему Вику, она была в юбке, и шерстяном свитере, в руках у нее была пачка дамских сигарет и коробок спичек. Волосы были собраны в пучок и подколоты заколкой. Подойдя к Павлу, она вытащила из волос заколку и встряхнула ими, показав свою головку, во всем блеске ее красоты.

                    Обняв его, она произнесла,- У тебя такой вид, словно ты уже давно умер и всего на несколько минут вернулся к действительности.-

                    - Так и есть, лучше бы, я умер,- ответил Павел,- состояние, грешника в аду. А, ведь я ни с кем не грешил.-

                     - А, кто тебе запрещал или не давал.-

                     - Вопрос конечно интересный, но в принципе, я согласен с тобой.-

    Она вытащила сигарету, своими тоненькими пальчиками и попыталась поджечь спичку, но ветерок гасил ее, и  она испортила несколько спичек, прежде чем, наконец, Павел забрал у нее коробок и помог ей прикурить.

                      - Угощайся,- она предложила сигарету ему.

                      - Спасибо, но не курю. С утра, без кофе, нет.-

                      - Как хочешь, но мне с утра необходимо покурить.-

- Солнце подымается, потом садится; люди появляются и исчезают, вот и мы скоро с тобой расстанемся,- тихо произнесла она. – Да и Артем Михайлович взбесится, если узнает, что я с тобой спала. Поэтому, сейчас пойду я первой, скажу, ходила умываться к реке, а потом ты приходи. –

                       - Вика, дорогая, а я зачем туда пойду, на его пьяную рожу смотреть. Пить я больше не буду, я не могу пить с похмелья, а балаганить попусту, я не люблю. Да и в тебя я все больше влюбляюсь, а это нам обоим вредно. Я сейчас сяду на пароход, прокачусь на нем по реке, до Красноярска, а там самолетом, к себе в Иркутск. Поверь, такой вечер, как этот я ни когда не забуду, да и такой девушки, как ты я больше не встречу, а если встречу, то такой ошибки, как в эту ночь, постараюсь не допустить.-

             Вика заулыбалась.

                     Павел, притянул ее губы к себе и крепко поцеловал. Как бы там ни было, жажда ласки-нежности притягивала его к ней, Они были знакомы, всего один день, но, казалось, краткость их знакомства никак не соответствовала тому, что они чувствовали и как себя вели. Между ними все время было  ощущение странной близости. И здравый смысл не имел к этому никакого  отношения.

                    - Нет, нет, конечно, такой как ты, я больше не встречу. И такой вечер, ни кто и ни когда, мне не подарит.- Павла начала одолевать досада. Лучи встающего солнца, запахи трав, плескание волн и те стали раздражать, когда до него дошло, что им сейчас придется расстаться. Что девчонка дарила ему, себя, а он как последний чурбан все свое счастье, пропил и проспал. Он в последний раз припал к ее губам с такой жадностью, что  все  ее тело отозвалось с неожиданной силой. Она обняла его русоволосую голову и вздохнула.

                     - Иди, он слегка оттолкнул ее от себя. Не дразни. Да и твой протеже, уже все глаза проглядел, поджидая тебя. А, я сейчас пойду на пристань и сяду на ближайший пароход. –

                 Она огорченно  вздохнула,  провела руками по бедрам, поправляя юбку, и медленно стала подниматься по лестнице. Павел проследил, как приятно покачиваются ее бедра, пожалел себя, оделся и пошел в сторону пристани. Долго ждать не пришлось. Подошел красивый, белый двухпалубный лайнер, «композитор Бородин». Купив на него билет в каюту третьего класса, он вышел на палубу и долго оглядывал берег, смотрел на гостиницу, надеясь увидеть там Вику. Хотелось последний раз взглянуть на нее. Его еще пронзали грешные мысли о ней, Но  при  этих  мыслях,  так  бередило воспоминанье о ее поцелуях, о бархатистости ее вишневых  губ,  что  пронзала дрожь по всему телу.

                  Но берег был пустынен. Провожала теплоход единственная  чайка, которая  летела рядом с пароходом, надеясь подкормиться от доброхотов – пассажиров. Летела не торопясь, лениво взмахивая своими длинными острыми крыльями, в то же время поглядывая на воду, не мелькнет ли там рыбешка, которой она не прочь поживиться, но и она скоро осталась за кормой, не дождавшись подкормки от пассажиров, которые в это время, еще спали в своих каютах.

                Не увидев, он пошел к себе в каюту. Каюта третьего класса, особым изыском не отмечалась. Четыре койки, на подобие вагонных, на одной из них, нижней, уже спал мужчина, три другие были свободны. Павел залез на верхнюю койку, чтобы ему ни кто не мешал спать, да и в иллюминатор удобнее было смотреть, любоваться речным пейзажем. Но долго любоваться не пришлось, сон сморил его.

            Прибыв в Красноярск. Выйдя на набережную, полюбовавшись последний раз красотами Енисея, набережной, он направился в аэропорт и купив билет до Иркутска, стал ждать объявления посадки на  самолет.

.           Самолет, с которым он должен был лететь, сильно опаздывал, и он не знал,  куда

деть  несколько  часов ожидания. Дикторша аэропорта стала бодро объявлять города и поселки, в которые вылет  отложили  ещё  на три часа. Иркутск был в их числе. Погода паршивела не только в Красноярске, но и по всей Восточной Сибири. Побродив по залам аэровокзала, он снова усаживается в кресло. Напротив стоящих рядами, пассажирских кресел, вдоль балконного парапета стоят кадки, вазоны, с  зелеными растениями. Пальмы, фикусы. Несмотря на явный недостаток света, они не выглядят  хилыми.  Их  листья зелены и мясисты. Кое-где даже виднеются бутоны и распустившиеся  цветы. Эти растения терпеливы. Им ничего не остается, как только смириться, покориться, приспособиться. И они смиряются. Но ни один луч солнца к ним не проникает, ни одна капля дождя не падает на них и ни одно дуновение ветерка их не шевелит. Прочитавши  все  газеты,  какие нашлись в киоске в аэропорту  и, пролистав кое-какие книжки, Павел прошелся по аэровокзалу, посматривая на окружающих, имея в голове довольно неясные и рассеянные мысли. Наконец объявляют посадку на его рейс, и он торопливой походкой, отправляется, к регистрационной стойке.

              Просыпается от голоса стюардессы: "Приятного окончания полета, граждане пассажиры! Наш самолет совершает посадку в аэропорту города Иркутска. Температура  воздуха, в городе, плюс двадцать градусов. Прошу пристегнуть ремни!" Погода, встретила Павла, как ни странно было после Красноярска, легким дуновением ветерка и солнечным ярким днем. Довольный, что он прибыл в свой родной город, он огляделся на площади, но, не увидев ни чего нового, пошел к остановке автобуса, на котором он подъехал к своему дому. Жил он на последнем этаже четырехэтажного  кирпичного  дома, пятидесятых годов постройки,  в западной части города. Зайдя, открыв своим ключом, мать, скорее всего, была на работе, Павел вошел в дверь квартиры. Это был его обихоженный, им мир, уют, сотворенный стараниями матери  и  прилежанием  самого  Павла. Он любил свое жилье, гордился своей отдельной, обособленной от остальной квартиры, комнатой,  хотя немалых трудов после кутежей с приятелями, ему стоило сохранять мебель, уютно и рационально организовать свой быт, свою среду обитания, создать свою атмосферу, где ему,  именно ему, было  бы непринужденно и покойно.

Вечером, мать пришедшая с работы, сообщила, что приходила, какая-то молоденькая беленькая девчушка и оставила ему письмо. Добавив, что скромно одетая девушка и вела себя очень стесненно.

             - Даже не присела чаю попить, хотя я ей предлагала. Когда я ей сказала, что тебя нет, она попросила написать тебе письмо. Я конечно разрешила, сказав, что пиши девушка, пиши, здесь к нему тысячи ходят и все пишут, можешь мне передать, а я ему отдам. Но она мне не отдала, тогда я ей показала твою комнату и она сунула его под дверь. Правда дверь я открыла и письмо подобрала, но ты не думай, я его не читала,- здесь конечно мать слукавила, все письма которые попадали ей в руки, она прочитывала, но Павла это не обижало. Особых секретов у него от нее не было.

              - Вот я тебе его передаю. Между прочим эта девушка второй раз приходит, пока тебя не было. Я тогда ей сказала, что ты в больнице лежишь, с головой.-

               - Ну, мама ты даешь, она подумает, что я сумасшедший,- мамина шуточка немного позабавила Павла. Открыв записку, она была от Леночки, прочитав листочек, на котором было написано несколько слов, - Буду в субботу.-

             Небольшое волнение охватило его и в то же время заинтересовало ее наитие, как она могла догадаться, когда он приедет. В дальнейшем, за тридцатилетие их совместной жизни, он не раз убеждался в ее необыкновенных способностях, все про него знать.

             В субботу, встав пораньше, он тщательно прибрался, мысленно представляя себе, как раздастся звонок, и Леночка войдет в чистую, ждущую ее прихода комнату. Одев костюм, повертевшись перед зеркалом, он скинул пиджак, оставшись накрахмаленной белой сорочке, и некоторое время раздумывал, одновременно любуясь прекрасным видом, открывающимся из углового окна его квартиры, какой поставить компакт-диск. Поставил шансон, соответствующий его настроению. Как только зазвучала знакомая мелодия, раздался долгожданный звонок в дверь. Взглянул на себя в большое зеркало, и внимательно оглядел. Он  выглядел именно  так,  как  и  должен  выглядеть  преуспевающий молодой человек. С удовлетворением  отметив,  что накрахмаленная белая сорочка облегает  его фигуру и делает ее стройнее. Осмотревшись вокруг и  убедившись,  что ничего не забыл, он направился к двери

.              Открыл дверь, и глаза в глаза встретился с Леночкой. Она шагнула в переднюю и глаза ее приблизились, стали огромными. Он, неожиданно для себя и тем более для нее, наклонился и коснулся губами ее щеки, ощутив запах духов. Когда он, как  завороженный, отстранился, то увидел, как она вспыхнула от смущения. Она прильнула к  нему,  целуя  в глаза, щеку,

                     - Так страшно становится, когда счастье мелькнет: а вдруг  потеряю, что случится. Тебя увидела тогда, в парке, сразу решила, ты мой! -

                   Горячее облако нежности снова окутало его. И ничего больше не надо было, казалось, что жил он только затем, чтобы увидеть ее наполненные блеском глаза, трогать пальцами мягкие шелковистые волосы, чувствовать грудью ее обжигающее тепло. Он поцеловал глаза, которые будут с ним всегда и везде, еще много, много лет, они не изменятся, лишь утратят пылающую голубизну.

Суздалев – Заславский Павел Аркадьевич.

http://belpanel.ucoz.ru/

 

          19\04-13 Продолжение следует