Часть вторая
Сибирь,
великолепная природа, (горы до небес, великая река, тайга, медведи не пуганные,
которые даже в гости захаживают) здоровый климат и самое главное нет.
чекистко-большевисткой, мрази. Дед решил здесь остановиться и переждать это
смутное время. На постой его приняли в крепкую, кержацкую семью Привалихиных,
там, где росла пятнадцатилетняя красавица Аринка. Хозяин, мой прадед, был
настоящий кержак, сильно верующий, малоразговорчивый домостроевец, как будто проживающий,
во времена Ивана Грозного, да так в них и оставшийся. Дом у него был самый
большой, самый крепкий, пятистенник, на селе, заплот, что тебе крепость. Что
такое покой, пустословье он не знал, да и другие члены его семьи, без дела не
шастали. Грибы, ягоды, покос, рыбалка, но основное конечно охота, на которую мой прадед уходил месяца на два, на
три, и жил один в тайге, на заимке. Может, оттого он и был молчаливый, что ему,
и поговорить не с кем было. Собаки разговор поддерживать не могут, а медведи
если и подходили, то с другими намерениями. Аринке, молодой штабс-капитан
сильно понравился, да и как не понравиться, если вокруг одни лесовики окружали
и вдруг что-то небесное появилось. Бабушка так и поняла, что эти люди с небес
спустились. Ни о какой революции она не знала, да и что это такое, понятие не
имела. Другие манеры, другой говор, другое отношение. Я, рассказывала бабушка,
как увидела его, и стала молить бога, чтобы тятя пустил его к нам на постой. Но и тятя
заметил, что девка занедужила. Стала о чем-то задумываться, не слышит, что мать
ее спрашивает, постоянно
прихорашивается, вертится у зеркала и во всем старается угодить
постояльцу. И от греха подальше он сплавил Павла Ивановича в другую деревню.
Время и
молодость берут свое, война стала уходить в сторону, уже казалось, что этого и
не было ни когда, ни белых и ни красных, а была эта спокойная, безмятежная
жизнь. Девки стали звать на вечеринки, сосед охотник, на охоту. Стал обживаться молодой князь. Как бывший военный,
пристрастился к охоте. Ну а молодость, есть молодость, на вечеринке
познакомился с хорошенькой сибирячкой, и
она его окрутила. Появились дети, дополнительные заботы. Об Аринке, если и
вспоминал, то, как о сказке, в которой
присутствует принцесса. Но явь брала свое, заботы о детях, о пище насущней. Все
чаще и надолго приходилось отлучаться от дома. Однажды бродя по тайге, гоняя
лося, он забрел на чужую заимку, где неожиданно повстречал моего прадеда, с
Аринкой. Опять же, по словам бабушки, дед зашел в заимку. Встал и обомлел.
Аринку он конечно неожидал здесь встретить. Я даже испугалась, думаю, сейчас
упадет. Подала табуретку, помогла раздеться, налила чаю. Он как будто язык
проглотил, слова вымолвить не может. Чай пьет, а руки трясутся. Потом как
упадет на колени, припал к моим ногам и плачет. Аринка не могу без тебя, плохо
мне, не губи меня, останься со мной. Я как тоже зареву. Обнялись с ним и оба
плачем. Через некоторое время тятя пришел с охоты, увидел нас зареванных, сразу
понял все. Но ни чего не сказал, даже не поздоровался с Павлом Ивановичем, а
стал готовить снеданье. Так остался Павел Иванович на нашей заимке. Тятенька
долго молчал, но где-то, примерно через месяц, показал на ружье и промолвил,
мотри внимательно. Павел Иванович сказал ему, что, «без Арины я жить не смогу».
Стали они вместе жить, охотиться. Набили много дичи, но пришла весна, и пора
возвращаться домой. И мой дед, не раздумывая, пошел к Аринке, предварительно
передав с оказией набитые им шкурки соболя, белки, рыси, и больше он с той
семьей не виделся.
*
Вернемся к реальности. Жара в камере невозможная, пот ручьем льет,
дышать совершенно нечем, приходится подходить к кормушке и дышать сколько
возможно. Правда, если кормушка открыта. То есть если дежурит нормальный
охранник, который входит в наше состояние. Все это, плюс малоподвижность,
начало негативно воздействовать на мое здоровье. Стали опухать ноги. Я
обратился к Анне Ивановне, (вы помните, что она ко мне ходила каждый день). Здесь
сразу скажу, небыло ни каких проблем. Она вызвала врача и меня снова перевели в
медсанчасть, то есть, сюда же, только этажом выше, на Володарке. И меня снова
повели коридорами, снова появились чистые коридоры и знакомый запах валерьянки
Положили (или посадили) меня в ту же палату. Но вошел я уже по-другому.
Зашел уже не какой-то новосиделец, а битый «зэка», прошедший тюремные этапы.
Уверенно поздоровался, занял нижнюю койку. Встретил своего старого знакомого,
того самого химика, инвалида-колясочника. С ним до сих пор не знают, что
делать? Он нуждается в уходе, а в зоне кто за ним будет ухаживать, здесь хотя
бы санитары есть. Но и здесь его бесконечно держать не могут. С ним естественно
мы хорошо встретились, поговорили. Вспомнили знакомых, где кто находится. И
снова потекла монотонная
больнично-тюремная жизнь. Правда, произошли небольшие изменения. Зашел
молодой парень, но уже знакомый с обычаями тюрьмы. Также здесь находились
молодые хлопцы, тоже знакомые с тюремной жизнью и они организовали почтовую
связь. Я даже не предполагал, что письма, так, называемые «малявы», можно
послать в любую камеру нашей тюрьмы, даже если камера находится в соседнем
здании. Распускают свитера на нитки, из них делают так называемую дорогу. Из
газет делают длинную трубку, и получается духовое ружье. Заряжают «маляву»
привязанную к нитке и резко дуют. «Малява» может лететь до десяти метров в
длину. Если длина между зданиями больше,
тогда и с той стороны пуляют, в пути они переплетаются и почта доходит до места
назначения. Поэтому в тюрьме, что-то скрыть от других заключенных очень трудно.
Ты не успел войти, а о тебе уже все известно. А если, что-то дополнительно
хотят узнать, то пускают «малявы» по кругу и они обходят все камеры и если, что
кому известно, то сразу пишут сообщение. Я конечно не влазил, в эти почтовые
перевозки, в основном играл в шахматы, с одним из зэков, иногда, правда, стоял
на стрелке, загораживал глазок, когда почтальоны работали. Помогал мальчишке-химику.
У него начались пролежни. Пришлось вспомнить свою первую специальность,
врача-лечебника. Выпросил у «лепил» жидкость дезинфицирующую, правда, дали без
слов. Давай каждый день его протирать. Как он будет жить в зоне, я не
представляю, да, едва ли, он там выживет. Целый день находится либо в кровати,
либо в коляске, спина естественно начинает гнить. На свободе от этого спасения нет,
а в тюрьме это смерть. Да и таких, как я, готовых всегда прийти на помощь, не
очень много. Скорее всего, их и нет.
Дальнейшую судьбу его я так и не знаю, скорее всего, мое предсказание верно. Я
двадцать дней там пролежал, и меня вновь отправили в Республиканскую тюремную
больницу, на «Кальварийку».
***
Опять автозак, блуждание по улицам Минска и вот ворота «Кальварийки».
«Кальварийка» это тюрьма и Республиканская тюремная больница, находящая в
центре Минска, на улице Кальварийская.
Въезжаем ворота, нас высаживают, тут же полный «Шмон», осмотр врача и по
отделениям. Опять знакомые врачи, знакомые «шныри». Я к старшему «шнырю».
Дорогой, помощь нужна, сам понимаешь, в моем возрасте лазить по этажам не
прилично, нужна нижняя койка. Он в палату, быстренько там всех перетасовывает и
меня заселяет на первый этаж. Держу себя смело, представился «кликухой»,
которую успел получить - «доктор». Некоторые зэки, имя спрашивают, есть, зачем,
кому надо и так позовет, отвечу, а кому не надо, и нечего звать. А вообще кому
не нравлюсь, не обращайтесь, я без вас обойдусь. А вы без меня едва ли, рано
или поздно все равно ко мне обратитесь. Я уже знал, что я как врач или юрист в
этих местах нужен (может для этого меня и посадили). Как это происходит, я и
сейчас понять не могу, тюрьма, зэки, обстановка, мрачная, гнетущая, но и здесь, находятся люди
с кем можно общаться, находятся общие интересы. Но самое главное, что это
происходит незаметно, само собой. Вот и сейчас я познакомился (кто к кому
подошел не помню), с бывшим своим коллегой, хирургом, бывшим зав. отделением
одной из городских больниц. Сразу на душе становится легче, расслабляешься, не
надо постоянно в напряжение находиться. Везде вместе, разговорились, а мне еще
и приятно вспомнить свою первую специальность, тем более работать врачом мне нравилось.
Собственно, когда я работал на скорой
помощи, то мне нравилось видеть
результаты своего труда. Да и нравилось, что больные меня любили, и как врач я
считался очень квалифицированным. Я рожден был врачом, взяток не брал, отдавал
работе себя полностью. Хотя это было давно, но я и сейчас большинству врачей
дам фору. Коллега мой сел по дурости. Он сейчас на пенсии и устроился в частную
фирму, начальником отдела кадров. Работа была не пыльная, фирма небольшая, но
престижная, желающих попасть на работу хватало.
Я, - говорит,
- и решил произвести
рационализацию, так, сказать, пополнить свой бюджет. Стал с каждого
принимаемого на работу брать по пятьдесят У.Е.. Жалоб особых не поступало. Но
мой подчиненный, учуял это дело и попросил поделиться. Я отказал ему. Но он
самостоятельно стал брать, и я, не зная об этом, тоже брал. Получился перебор.
Загребли по 430 статье (взятка) на целых пять лет. Вот так на старости лет стал
взяточником. –
На судьбу
свою он не жаловался, поддержка с воли ему была, да я ему объяснил, сейчас ему
год снимут по амнистии, в честь шестидесятилетия освобождения Беларуси, в
следующем году, год снимут по амнистии в честь шестидесятилетия победы над
Германией, останется три года. Так, как он пенсионер и статья не тяжелая, то он
может уйти на условно-досрочное освобождение, по «отсидки», одной трети срока,
а это один год. Отсидит не больше года,
а там уйдет на условно-досрочное освобождение. Он повеселел, угостил
меня конфетами, предложил мне поменяться койками (он лежал на престижном
месте), тем более он уходил скоро. Я естественно поменялся. Правда, вышел
небольшой конфликт, с молодняком. Подошел молодой зэк, «шестерка» и заявил, что
на это место должен лечь другой. Но я вежливо отправил подальше, заявив, что
здесь я буду лежать. На чем и порешили.
*
Снова
лежу, обстановка угнетающая, но здесь мой организм снова стал отключаться. Лежу
и ни чего не слышу, не вижу, словно в ступоре. Даже лечащий врач подошла, и
поинтересовалось, что с вами. Я ей объяснил, что это такая реакция моего
организма, на действительность. Лежу, и только снова идут картинки из детства.
Опять
бабушкины рассказы. Через год после начала совместного житья, родился в январе 1926года мой отец. Дед прижился,
стал настоящим кержаком, княжеский титул остался где-то в далеком прошлом.
Советская власть и не думала падать,
появились сельсоветы, бывших офицеров взяли на учет, правда особого
притеснения не было. Стали организовываться колхозы, а так как грамотных особо
не было, то деда, не так выбрали, как назначили председателем колхоза. Жизнь
потихоньку налаживалась. Дом крепкий,
жена красавица, дети здоровы. Погреб забит мясом, грибами, ягодой, рыбой, да ни
абы какой, а стерлядью, налимом. Что еще для счастья человеку надо. Но страна
строила коммунизм, а как без крови коммунизм построить, не захотят люди в
коммунизм идти. А тем более князья колхозами управляют. И стали наводить страх
по всей Сибири, без суда и следствия, по любому оговору. Первым пошел под пули
мой дед, еще бы офицер и бывший князь. Посадили его на сани и по зимнику увезли
в Красноярск где и расстреляли .Бабушка не долго убивалась, потому, что и о ней
вспомнили. Так же по зимнику увезли и ее с сыном, то есть, моим отцом. И их на
всякий случай посадили, как семью врага народа. Много погубили большевики в ту
пору сибирского народа, да какого,
«медвежатники». Опустела ангарская земля. И только, при Хрущеве стала
наполняться, но кем ,швалью, тунеядцами.
*
Познакомился с зэком, таможенником по должности, учителем по
образованию. Хороший молодой человек, учитель
истории. Решил сменить профессию. На более оплачиваемую, и естественно,
более престижную, инспектора таможни. Молодое государство, стало укреплять
границу. Строить таможни, вот и у них в поселке, на западной границе Беларуси,
образовалась новая таможня. Набрали на
работу с бору по сосенке, с любым образованием, лишь бы считалось высшим. Взяли
и моего знакомого, Виталия. Как он мне рассказывал, пошел он с радостным
воодушевлением, с мечтами о генеральской карьере, ловить контрабандистов и
награды. Но не понял мой новый друг, что другие – то сюда пришли не за
наградами, а за деньгами. И не понял, что попал он в волчье стадо, и что с
волками жить, по-волчьи надо выть. Его коллеги кинулись воровать, брать взятки,
их естественно начали сажать, и сажать не просто. А пачками по десять, двадцать
человек. И не только на их таможне, но и по всей стране. За кампанию загребли
и Виталия, так мой новый друг и не достиг генеральства, не заработал
наград.
Конец
второй части.
Комментариев нет:
Отправить комментарий